Азеф

Гуль Роман Борисович

Я не уверен, что из-за нее нет подозрений.

Рачковский, щурясь, смотрел вглубь беззрачковых глаз Азефа, улыбаясь синеватыми губами, сказал медленно:

– Могу успокоить, не повесят вас еще. Ведь это Любовь Александровна Ремянникова? Так что ли? Фельдшерица? Ну, знаю, знаю. В предательстве подозревают Вербицкую, то-есть даже знают, что она запуталась и выдала на допросе Спиридовичу. Да, да, тут волноваться нечего. Вербицкая обставлена неплохо, эс-эры обвиняют ее, а с Ре-мянниковой шито крыто. Покойны? За этим и приходили?

Азеф опустил ноги, слегка закачался.

– Вообще безобразие - тихо пробормотал он.
– Ратаев

притворяется, что недоволен моими сведениями. Не понимает, что надо быть осторожным, не могу я лезть в дурацкие расспросы. Тут еще этот Крестьянинов узнал от какого-то филера Павлова обо мне. Ну, да это-то прошло. А вы посудите опять, что с Серафимой Клитчоглу? Она назначила мне свидание в Петербурге. Я доложил Ратаеву, спрашиваю, допустить свидание или нет, но говорю, если свидание мое с ней состоится, то трогать ее нельзя потому, что опять на меня падет подозрение. Собрали они там, как Ратаев говорит, собрание с самим Лопухиным, решили, что свидание нужно и чтоб ее не трогать. Я дал ей явку. Пришла. Они ее через несколько дней арестовали. Да разве это работа? Что они думают? Что мне жизнь не дорога? Что я сам в петлю лезу? Да, чорт с ними, что думают, но что ж, ненужен я им что ли?
– Азеф волновался, начинался гнев, на толстых губах появилась пена слюней. Рачковский смотрел на него пристально и именно на его слюни.

– Ведь у них же никого нет, они врут, что есть, никого нет, - напирал Азеф, вглядываясь в Рачковского.

Рачковский соображал, глаза как мыши, бегали под бровями.

– Что говорить, ваши услуги конечно велики, работа нештучная, серьезная сказал он, задумываясь и что-то как будто сообразив.
– Нет там людей сейчас, Евгений Филиппович, поэтому и беспорядок. Настоящих, преданных делу людей господин министр выбрасывает, новых берет. Не понимает дурак, - проговорил резко Рачковский, - что в розыскном деле опыт - всё. Всё!
– повторил веско Рачковский.

Помолчав, Азеф оказал вяло:

– Вас Плеве сместил?

– Как видите, после двадцатипятилетней службы - улыбка кривая, полная злобы, как будто даже плача, показалась на лице Рачковского.

Азеф глядел искоса.

Рачковский повернулся и, как бы смеясь, сказал:

– А что вы думаете, господин Азеф, о кишиневском деле?

– О каком?

– О погроме. Азеф потемнел.

– Это его рук?

– Кого-с?

– Плеве?

– А то кого же с!
– захохотал Рачковский.
– Полагает правопорядок устроить путем убийства евреев! Я вам по секрету скажу, - наклонился Рачковский, разумеется между нами, ведь отдушину-то господин министр не столько для себя открыл, сколько для наслаждения своего тайного повелителя, Сергея Александровича, чтоб понравиться, так сказать, да не рассчитал, как видите, не учел Запада, а теперь после статьи-то в "Тайме" корреспондента высылает, то да сё, да с Европой не так-то просто, не выходит, да-с. Видит, что переборщил с убийством сорока евреев-то, да не Иисус Христос, мертвых не воскресит, захохотал Рачковский дребезжаще, не сводя глаз с Азефа.

Азеф выжидал. Хоть это было, кажется то, зачем он приехал.

– А окажите, Евгений Филиппович, - проговорил Рачковский, вставая, правда, что революционеры подготовляют большие акты?

Азеф смотрел на полупрофиль Рачковокого. Он впился в задышанный змеиный полупрофиль. Хотелось знать, правильны ли ассоциации?

Рачковский быстро повернулся к Азефу, как бы говоря: "что же ты думаешь, что

я тебя боюсь, что ли?" Азеф проговорил как бы нехотя.

– Готовят как будто. Не знаю.

– Надеюсь не центральный?
– подходя, заметался Рачковский.
– Думаю, что мимо вас это не идет?

– Нет, не центральный, - оправляя жилет, мельком скользнув по Рачковскому, сказал Азеф.

– Что ж, министерский?

Сделав вид, что ему не так уж это интересно, Азеф поднялся.

– Готовят, Петр Иванович, акт, но вы теперь лицо неофициальное, я, собственно, не имею права, - улыбнулся вывороченными губами Азеф.

– Хо-хо! куда хватили!
– хлопнул его по плечу Рачковский - а вы не бойтесь, дорогой!
– вдруг заговорил Рачковский смело, и близко придвигаясь и подчеркивая каждое слово произнес: - И не такие опалы бывали, важно одно, а там и я в опале не буду, да и вы, милый друг, не с олухами работать будете и не за такие гроши рисковать петлей.

И пристально глядя Рачковский проговорил:

– Ведь не хочется в петле-то висеть, а? Азеф понял. Но захохотал.

– Чего же смеетесь?
– обидчиво сказал Рачковский.

– Да так, Петр Иваныч.

– Ну да, - протянул Рачковский и, задерживая руку Азефа, опять придвигаясь, проговорил:

– А вы бросьте, батенька, подумайте, не шучу говорю. Надо выходить на дорогу, да, да. Мои связи-то знаете?

Азеф с удивлением почувствовал, что у Рачковского сильная рука. Рачковский крепко сжимал его плавник, говоря "знаете", сдавил почти до боли.

– Попробуем счастья, - бормотнул Азеф. Рачковский мог даже бормотанья не расслышать. Но он говорил, ведя к двери:

– Сегодня же нас покидаете?

– С вечерним.

Выйдя на лестницу, Азеф стал сходить по ней медленно, как всякий человек обремененный тяжелым весом.

17

Савинков был уверен в убийстве. Наружное наблюдение сулило удачу. Слежка выяснила маршрут. Экспансивность Покотилова уравновешивалась хладнокровием Сазонова. Нервность Каляева логикой воли Швейцера. Одетый в безукоризненный фрак, Савинков, торопясь, ехал на маскарад. Лысеющую голову расчесал парикмахер на Невском. У Эйлерса куплена орхидея. Когда Савинков поднимался озеркаленной, сияющей лестницей меж пестрого газона масок, кружев, блесток, домино, был похож на золотого юношу Петербурга, ничего не знающего в жизни кроме веселья. Был пшютоват, говорил с раздевавшим его лакеем тоном фата.

В зале играли вальс трубачи. Зал блестящ, громаден. Танцевала тысяча народу. Найти среди масок Азефа представлялось невероятным. Савинков перерезал угол зала, красное домино рванулась к нему, взяло за локоть и тихо сказало:

– Я тебя знаю.

Это была полная женщина. Савинков засмеялся, освобождая локоть.

– Милая маска, ошибаешься. Ты меня не знаешь, так же, как я тебя.

– Ну, всё равно, ты милый, пойдем танцевать.

– Скажи, где ты будешь, я подойду после, я занят.

– Чем ты занят?

Три белых клоуна завизжали, осыпая Савинкова и маску ворохом конфетти, обвязывая серпантином. Савинков хохотал, отстраняясь. Маска опиралась о руку Савинкова, прижимаясь к нему. Было ясно, чего хочет красное домино.

Из коридора Савинков увидал: - в черном костюме, по лестнице поднимается Азеф. Азеф шел уверенно, солидно, как хороший коммерсант, не торопящийся с развлечениями маскарада.

– Знаешь, маска, не сердись, иди в зал...

– Нет, ты обманешь.