Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
Иона задремал.
На экране пытаются вытащить из башни танкиста, что-то кричат, непонятно, потому что заглушает возбужденный дикторский текст. Танкист прячется в башне, захлопывает люк.
Набережная. Длинноногие девчонки почему-то сидят на броне. Дуло танка украшено цветами.
Садовое кольцо: баррикада из грузовиков и троллейбусов.
Диктор сообщает, что заготовлены десятки тысяч наручников, составлены списки врагов, к Москве двигаются войска. Что-то зацепляло в кадре, тревожило какой-то глухой, не из этого дня тревогой. Ирина ощутила прилив непереносимой тоски. Она даже застонала тихонько. Иона не услышал, продолжал храпеть приоткрытым ртом.
Пресс-конференция
«Господи, что же я наделала», — прошептала Ирина. И в этот момент она увидела в левом углу кадра нечто. И тотчас поняла, что именно «нечто» и было причиной тревоги, ощущения смертельной опасности. «Нечто» было точно таким, какое она видела в Хантингтоне, в том кошмарном, прекрасном, преступном и справедливом Центре коррекции.
Ирина встала, прикрыла одну створку окна. Ушла в кухоньку, поставила на поднос ужин для Ионы: стакан апельсинового сока, мякоть булки, намазанную маслом и творогом, мисочку с яблочным пюре.
Когда взяла поднос, поняла, что нести не может, так сильно дрожат руки. Сняла стакан и мисочку. Отнесла их отдельно. Оставив поднос на столике возле кресла, она вышла, тихонько прикрыв дверь, и заперла ее своим ключом.
Улица была пустынна, лишь в маленьком скверике на развилке улиц дрых на лавочке клошар. Она решила, что заночует у месье Марка. Спустилась улочками к Сене, теперь налево, на набережную Святого Августина. Но она перешла на другую сторону к букинистам. Здесь в основном торговали старыми журналами, но за пять-десять франков можно было купить детектив из очень неплохой серии издательства Галлимар. Детектив ей совершенно необходим, как наркотик. У месье Марка была отличная библиотека, поэтому наркотиков он не держал.
Она перебирала толстые книжечки: «Смерть в Сибири», нет, нет, только не это, а вот это то, что надо: «Рейс опоздал в Майами», и как раз десять франков. Она вдруг решила зайти в маленькое кафе, где было не очень дешевое, но очень хорошее мороженое, правда отвратительная живопись на стенах. Гнусный авангард. Плевать, — она будет смотреть в окно.
В кафе было сумрачно, и она не сразу узнала в поднявшемся ей навстречу мужчине — Леню.
* * *
Итак, вот с того мгновения, какие с некоторых пор в ее стране стало модным называть судьбоносными, жизнь раскололась непоправимо.
Первым порывом (как всегда глупым) было кликнуть Наталью. Но непонятная сила заставила положить элегантное плоское портмоне в карман широкой джинсовой юбки.
Вспоминая все это, Ирина понимала: это была не она! Та — робкая, на всю жизнь запомнившая свой детский ужас — во сне разбуди, вспомнит, как это было, — не могла, не могла, не могла этого сделать! Ехали с матерью в троллейбусе, год сорок четвертый, тогда еще ходили по улице Горького двухэтажные. И вот она, выходя из троллейбуса, прихватила с какого-то железного ящика подле водителя чудную маленькую лампочку. На тротуаре показала матери, похвасталась удачей. Троллейбус уходил от них навсегда, переехал площадь Белорусского вокзала, а мать волокла ее на середину проезжей части к постовому. Как она выла, как упиралась, наконец упала на грязный асфальт, ужас содеянного, а главное неизбежности признания в этом содеянном превратили ее в вопящего, извивающегося зверька. Шрам на всю жизнь.
А там, в Мэйсизе, не побоялась даже позвать менеджера, чтоб выписал
Наталья удивилась:
— На фиг сейчас зимние? Впрочем, цена очень сходная. Поздравляю.
Идя к выходу, Ирина думала: «Тюрьма — это, может быть, самый верный способ остаться. Ничего от тебя не зависит, ты остаешься поневоле. Как написано где-то: «В результате действия неодолимой силы».
Она хотела, чтобы остановили, задержали, но роскошные хрустальные двери распахнулись перед ними, и они вновь оказались на раскаленном Бродвее.
— Пойдем посидим вон в той кафешке?
— Да вы что, Ирина Федоровна, решили все деньги в первый день спустить? Синдром совка? Или, может быть, подарочка ожидаете от хорошо известного нам джентльмена?
— «Нам»?
Она впервые увидела, как краснеет Наталья.
— В разной мере, но в общем-то — да.
— Ты спала с ним?
— Было дело.
— Во время, до, после?
— Как «после», что за… — Наталья осеклась. Остановилась и, взяв ее за руку, отчеканила: — Ирина Федоровна, это не имеет никакого значения, он любил вас, очень сильно любил, вы даже не поняли, как сильно. И хватит об этом, о’кей?
— О’кей.
Ирине больше всего хотелось остаться одной и рассмотреть портмоне. В номере это было невозможно. Их поселили вдвоем с Натальей. Где же?
Смеркалось. Они вышли в какой-то пыльный сквер. На скамейке у входа сидел старый толстый мужик в женском платье, в черных чулках и лаковых туфлях. Заложив ногу на ногу, он, покуривая, доброжелательно поглядывал на входящих.
— Господи, это и есть Вашингтон-сквер, — тихо сказала Наталья. — Эта провинциальная плешка — мечта миллионов?
Здесь все перемешалось: проститутки и влюбленные, старики-пенсионеры и мощные пролетарии, собравшиеся вокруг жалчайшего театра марионеток.
Почему-то врезался в память этот первый ее Вашингтон-сквер, потом она много-много раз ходила через него и утром, и днем, и однажды ночью в грозу, когда со стороны Манхэттена шли черные тучи, но тот запомнился навсегда. Может, горячкой нетерпения. Портмоне постукивало о колено, укрывшись в глубоком кармане юбки.
Совсем недавно в Бретани, где жила до бегства в Париж, они изгоняли летучих мышей, ворвавшихся в комнату из-за ее оплошности, а потом тихонько пили чай, Ирина рассказывала Патриции о Нью-Йорке. Патриция была первым и единственным человеком, которому она доверилась. Крепенькая гувернантка благовоспитанных внуков господина Фюмиза. Это она отдала ей документы несчастной Дубровки, наложившей на себя руки в маленьком городке Ламбалль. Они ездили на могилу Дубровки, а потом Патриция отвезла Ирину в чудный городок на берегу Канала. Так на английский манер Патриция называла Ла-Манш. В дороге они осмотрели приливную гидростанцию, краеведческий музей, и Патриция рассказала, что еще сто лет назад здесь, в Бретани, у крестьян была дикая и нищая жизнь.
Показав рукой на Ла-Манш, она спросила:
— Ты приехала оттуда?
Ирина кивнула. И тут — рухнула плотина.
Ирина рассказала, как жила на окраине Лондона, в районе под названием Блэк-Хис, станция Люишем. Как через огромное поле, где несколько веков назад хоронили умерших от чумы, ходила в Гринвич, в обсерваторию. О том, как одна женщина, чьи предки были с Украины, устроила ее горничной к мистеру Вуду, а мистер Вуд работал в музее Дарвина и что самое красивое место в Англии — это усадьба Дарвина. А сам мистер Вуд уже на пенсии, а до этого занимался вирусом ВИЧ, и с ним было интересно и спокойно, и хотела бы навсегда остаться жить в городе Бромли, где жил когда-то великий русский писатель Герцен. Но помешало одно обстоятельство. Какое — уточнять не стала, а Патриция была нелюбопытна.