Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
Влетели трое кудрявых мальчишек, и Гаянэ, спрашивая одновременно о школе, о чем-то еще, раздавая подзатыльники, засветилась ярче, словно добавили напряжения.
* * *
В номере Наталья, сидя перед зеркалом, делала себе массаж по методу Поспелова, медленно водила растопыренными пальцами по лбу, обсыпанному тальком. Это были святые минуты, и, благодаря им, Ирина сумела, стоя перед зеркалом в ванной, сделать из растерянно-недоумевающего равнодушное лицо.
Успела вовремя. Коротко
— Тебе сделать массаж? Я купила роскошный тальк в аптеке напротив.
— Сделай.
Устраиваясь перед зеркалом, Ирина спросила небрежно:
— Где была, что видела?
— Нигде. Только в аптеку через улицу сбегала.
— А наши где?
— Под присмотром гэбэ гуляют по городу.
— Какого гэбэ?
— Как какого? Глеба Владимировича.
— А разве он гэбэ? Откуда знаешь?
Ни один мускул не дрогнул на розовом от массажа лице Натальи.
— Знать не знаю, а предполагаю, так скажем.
— Где мы были — мы не скажем, а что делали — покажем.
— С чего это ты, ни к селу, ни к городу.
— Так просто, вспомнилось.
— Ну, давай, откинь голову. Эти дуры намаются по магазинам, придут к ужину страшные, как черти, а мы с тобой — розанчиками. Кстати, а где ты так долго валандалась?
Ирина уже не могла видеть ее лицо в зеркале, но что-то в вопросе звякнуло металлом.
— Бродила в квартале Кастро, купила забавную штучку, потом покажу.
— А после квартала где была?
— Не ломай кайф, потом расскажу.
Одеваясь к ужину, Ирина, стоя спиной к Наталье, рассказала о замечательном кафе, где в маленьких чашечках подают крепчайший кофе под названием «мокко», о гомосексуалистах в черных майках, сидящих на крылечках красивых викторианских домиков, об улице Деларосса с пальмами-ананасами, о лавочке с волшебными изделиями из цветного стекла.
— Мне такое тоже нужно, я между окон повешу. Ангелы там есть?
— Есть.
— А птицы?
— И птицы есть.
— Покажешь завтра?
— Естественно.
Они спустились в залитый электрическим светом зал без окон, когда ужин был в полном разгаре.
Желтые официанты в белых куртках и белых перчатках стояли у длинного стола с множеством закусок на псевдосеребря-ных подносах и укрытых псевдосеребряными колпаками горячих блюд.
Ирина увидела, что есть два свободных места за столом Глеба Владимировича, и двинулась к ним. Что-то бодало изнутри: посмотреть, как будут вести себя эти двое «незнакомых». Но Наталья, твердо взяв ее под локоть и пробормотав: «У меня тут есть сентиментальный интерес», — потащила ее к американскому столу. И все же Ирина успела заметить предостерегающий взгляд Глеба Владимирович и еще… она вдруг вспомнила, что где-то видела этого человека раньше. Эту длинную сухощавую фигуру, эти тонкие губы и что-то еще, связанное с ним, чего она никак не могла припомнить.
Американцы — загорелые, холеные — были рады их приходу, во всяком случае, выказали это сдержанной суетой, связанной с отодвиганием кресел, немедленным разливанием кофейной бурды из стеклянного кофейника и всяческими мелкими восклицаниями, вроде «It’s great»[18], «Welcome»[19],
Наталья, откинувшись на спинку кресла так, что ворот серебристой шелковой кофты как бы невзначай открылся чуть более дозволенного, обнаружив загорелую ложбинку меж крепеньких грудок, с интонациями, полными тепла и искреннего интереса, расспрашивала джентльменов об их делах и штатах, из которых они прибыли по делам. Предпочтение явно отдавалось поджарому, седовласому, в кремовом костюме, оттеняющем ровный загар. Ирина отметила, что у него одного из трех рекламно-ухоженных сотрапезников не было обручального кольца.
Ее же внимание привлек Глеб Владимирович. Сначала он сосредоточенно ел, потом с тарелкой подошел к длинному столу и вернулся с салатом, потом с наслаждением курил, коротко отвечая на вопросы необычайно возбужденного Крутикова из службы доверия, потом пошел за десертом.
— Вам нравится Америка? — спросил тихо сидящий рядом с ней сухой старик с выцветшими голубыми глазами.
Ирина отметила признаки болезни Паркинсона по его трясущимся, сухим, красным рукам.
— Я еще ничего не понимаю. Это шок.
— Это совсем не похоже на вашу жизнь? — Он оглядел зал.
— На мою — нет.
— У вас действительно теперь свобода?
— О да! Полная свобода.
— Но это оказалось не совсем то, чего вы ждали?
— Далеко не совсем.
— Свобода — вещь очень жестокая, она требует от человека всех его сил. Я живу в свободной стране, и я разорялся пять раз и пять раз начинал все сначала. Свобода — это умение все начать сначала.
Он говорил медленно, негромко и отчетливо, чтобы Ирина могла понять.
— Предки моей жены из Вильно. Но она стопроцентная американка. Даже двухсотпроцентная, она есть в словаре знаменитых женщин Америки. Всю жизнь занимается проблемами детей эмигрантов, написала много книг. Одна из них не специальная — это сказки Камбоджи. Она очень дружит с одним монахом из Камбоджи. Я думаю, вам было бы интересно с ней познакомиться. Мы живем здесь, в Калифорнии, только на юге. Оранж-Каунти. Вот моя визитная карточка. Вы ведь будете в Лос-Анджелесе? Позвоните, мы за вами приедем, это близко.
— К сожалению, Лос-Анджелес не входит в наш тур.
Глеб Владимирович покончил с десертом, взял кофейник и стал разливать кофе соседям по столу, оттопырив пистолетом мизинец.
И тут Ирина вспомнила: она видела его в шикарном кафе с шикарной дамой на Невском. Они сидели у двери, а она с Сашей — в глубине освещенного рубиновым светом зала.
«Сумка при мне. Больше ничего не нужно, если Гаянэ подтвердит надежность Сашиной кредитной карточки. Про те другие — ни слова. Незачем впутывать Гаянэ. А сейчас — встать и идти в туалет. Из туалета — прочь: из гостиницы, из бывшей Страны Советов, из прошлой жизни. Хватит! Слишком тесно эта жизнь переплелась с неведомыми и грозными силами. Саша ведь дал понять определенно, чтобы не возвращалась. Саша — опасен. Опасны его деньги, его знания, его талант, его образ жизни, его лаборатория, его монстр — на проходной, его программа «будущее — прошлое», «прошлое — будущее».