Багульник

Бытовой Семен Михайлович

– Что же ты молчишь?
– спросила она, освобождаясь.

– Ты даже не представляешь, как мне повезло, - оживился Юрий. Профессор Королев, один из крупнейших знатоков буковых лесов Закарпатья, твердо пообещал мне аспирантуру. Как только появится возможность, он мне сообщит.
– И добавил мечтательно: - Так что буду продолжать свою дипломную работу.

– По буковым лесам?

– Конечно, дорогая...

– Значит, в Агуре тебе больше делать нечего? А как же я? Ты обо мне подумал?
– Она почувствовала, как нервный холодок пробежал по спине. Юра, я не верю, чтобы в академии не было ни одной дальневосточной темы, взволнованно

сказала Ольга.
– В газете "Лесная промышленность" я читала не меньше десятка статей о широколиственных лесах. Помнишь, и Щеглов при каждом удобном случае говорил о кедрах. Ведь это интересная проблема кедры... Не хочешь кедры, пожалуйста, возьми амурский бархат. Еще интересней, по-моему, чем кедр...

– Просто удивительно, как ты мне навязываешь свои темы. По-моему, я не вмешиваюсь в твои перитониты. Слава тебе господи, они имеются повсюду. Не обязательно только у орочей.

Она с внутренним напряжением слушала его, потом резко вскинула на Юрия глаза:

– Я из Агура не уеду!

– Мы, скажем, на полгода или на год еще поедем в Агур. Пока обсудят да утвердят тему, да пришлют вызов, пройдет время. Зачем заранее волноваться, портить настроение и себе и другим?

– По-твоему, я порчу настроение?

– Оля, ведь это чистейший эгоизм с твоей стороны. Ты, как говорится, пойдешь в гору, станешь кандидатом наук, а я что? Я должен остаться рядовым лесничим? Нет, ты все-таки эгоистка! Пойми, помимо, так сказать, общественных обязанностей у тебя должны быть и другие - перед мужем хотя бы... если, понятно, он дорог тебе...

– Разве ты когда-нибудь сомневался?

– До сих пор, конечно, нет. Однако твое сегодняшнее поведение...

– Юра, я из Агура не уеду, - заявила она на этот раз более твердо.

– Оля, кто же я, в конце концов?

Она кинулась на кушетку, залилась слезами.

Пришла Наталья Ивановна и сообщила, что оставила Клавочку с соседской девочкой на песочке. Увидев Ольгу плачущей, с укором посмотрела на Юрия.

– Да вы что это, милые мои?

– Вот видите, Наталья Ивановна. Я думаю, что у вас с Игнатием Павловичем такого не случалось. Я думаю, что для вас слова мужа были законом.

– Бывало и так, а бывало и иначе, - тихо сказала Наталья Ивановна. В семействе по разным законам живут. Когда и по мужниным, а когда и по нашим, жениным. Смотря что и к чему.

– Вот именно, смотря что и к чему! А у нас с некоторых пор, Наталья Ивановна, пошло так: я скажу вправо, а Оля - влево. Вот и шагаем не в ногу, как говорится.

– А зачем командовать право-лево, что вы, солдаты какие-нибудь? Надо тихо, мирно, по обоюдному согласию. Так у нас, у простых рабочих людей, а у образованных, видно, иначе...

Она присела на кушетку, потормошила Ольгу:

– Ну что там у вас стряслось, дочка? Матери-то сказать можно?

Но Ольга еще глубже зарылась головой в подушку и продолжала тихо, беззвучно плакать. Тогда Наталья Ивановна решительно заявила:

– Раз так, внученьку я вам не отдам! Вот сказала - не отдам, и все!

– Этот вопрос, Наталья Ивановна, мы еще решим, - предупредил Юрий.

– А мне твоего, Юрий Савельевич, решения не надо. Я уже сама все про себя решила. Не дам портить ребенка!

– То есть как это портить?
– изумился Юрий.

– А то, что день-деньской спорите, ссоритесь. А Клавочка, думаете, не чувствует этого?

Теперь, когда речь зашла о Клавочке, Ольга медленно поднялась и, вытирая слезы, сказала:

–

Не надо, мамочка, не говори так...

Наталья Ивановна перевела взгляд на Юрия и, жалея их обоих, строго предупредила:

– Если так у вас, дети мои, дальше пойдет, то вот вам бог, а вот и порог. Господи, как не стыдно! Что соседи наши подумают? Прожили мы двадцать пять лет в одной с ними квартире, и никогда от нас не слышали никаких споров, а тут скандалы, слезы. Ну и век нынче, ну и век. Не успеют пожениться, уже разлады начинаются. Мы с Игнашей институтов не кончали, а прожили свою жизнь дай бог вам!

– Ну, я пошел!
– сказал Юрий, глянув на Ольгу.

Она не стала его задерживать.

Теперь Ольга рассказала матери все. Наталья Ивановна, к удивлению дочери, сперва стала на сторону Юрия.

– Муж ведь он тебе, доченька. Может, ему и нужны буковые. Не все ли тебе равно...

– Нет, мамочка, ему они совершенно не нужны. Он просто ищет повод уехать из Агура.
– И растолковала ей, что Юрий, во-первых, не стыдясь товарищей, отказался переоформить договор и что она уже тогда подумала, что это хитрый ход, а во-вторых, она решительно не верит, чтобы в академий нельзя было выбрать дальневосточную тему.
– Мамочка, я не могу грубо и неблагодарно бросить людей, которые так верят мне, так любят, что своих детишек в честь меня называют. Потом, мамочка, я ведь пишу диссертацию на местном материале. Мой учитель, профессор Авилов, у которого я сегодня была, не только одобрил мою научную работу, но обещал поддержать, помочь. Просто дико, чтобы я говорила студентам одно, звала их на Дальний Восток, а сама дезертировала оттуда. Я, мамочка, не могу кривить душой, ты это знаешь. Помнишь, отец всегда учил меня быть по-рабочему честной, правдивой. И я, мамочка, всегда и везде, даже в самые мои трудные дни, старалась быть, как отец, как ты, мамочка, честной и правдивой. Я не могу ради личного благополучия идти против своей совести. Не могу! Пускай мне это будет очень дорого стоить, но я не могу, понимаешь, мамочка, не могу!
– Опять слезы брызнули у нее из глаз, и она закрыла лицо руками.

Наталья Ивановна чувствовала, что дочь говорит это искренне, со всем жаром своего сердца, и ничего не могла возразить. Когда Ольга сказала о честности и правдивости отца, Наталья Ивановна вспомнила своего Игнатия Павловича и подумала: "Да, Олечка вся в него!" И то, что "Олечка вся в него", было основанием, чтобы согласиться с дочерью.

– Конечно, раз добрые люди верят тебе, нельзя их обманывать. Недаром отец любил говорить: "Единожды солгавши, кто тебе поверит?" Ты от народа отвернешься, так и он, понятное дело, тоже... А без народа-то как потом жить?
– И обняла дочь за дрожащие плечи.
– Не плачь, доченька, может, еще образумится у вас.

– Нет, мамочка, уже не образумится, - она хотела сказать "образуется", но решила не поправлять - смысл был и так ясен.

– А может, доченька, милые бранятся, только тешаться?

– Нет, мамочка! Это все очень серьезно. Это решается судьба!
– И, немного успокоившись, сказала: - Иди, родная, за Клавочкой, ее пора накормить.

Юрий вернулся домой поздно, в двенадцатом часу, когда Ольга уже спала. Наталья Ивановна сразу увидела, что он под хмельком, но ничего ему не сказала. Заметив, что на кушетке лежит подушка, простыня и одеяло, он догадался, что все это для него. Погасил свет, тихо в полумраке разделся, лег и тотчас же заснул.