Багульник

Бытовой Семен Михайлович

– Что ж, Кирилл Андреевич, придется забрать у вас девочку.

И Кирилл, к удивлению Щеглова, опять ответил:

– Ты, Серега, начальник, законы много лучше знаешь!

В то же утро, к радости девочки, Сергей Терентьевич увез ее к себе, в Турнин. Людмила Афанасьевна выкупала Катю, одела во все чистое, накормила, а Сергей Терентьевич сходил в райзагс и, как полагалось по закону, оформил девочку как приемную дочь, записал ее в свой паспорт, оставив за ней родовую фамилию.

Решили не отдавать Катю в первый класс, а зиму учить дома, чтобы с будущей осени поступила

сразу во второй. Девочка была способная, память имела отличную, но, как многие орочские детишки, плохо произносила шипящие звуки. Как ни бились с ней Щегловы, Катя долго вместо "чиж" произносила "цизь", вместо "щука" - "цука", вместо "чайка" - "цяйка", а когда ее спрашивали, как ее фамилия, отвечала: "Цеглова".

Под впечатлением урока, заданного Людмилой Афанасьевной, Катя частенько просыпалась среди ночи и вслух повторяла: "Из-под колодины вылез больсей узь", или: "На Турнин с моря прилетели цяйки", или: "Гуси улетели в цюзие теплые края"...

– Катенька, почему ты не спишь?
– разбуженная бормотаньем девочки, спрашивала Людмила Афанасьевна.

Она отвечала:

– Я, мамоцька, уцю урок!

И Людмила Афанасьевна, растолкав мужа, говорила ему:

– Сереженька, послушай Катю. Она делает успехи.

– Ладно вам, - сердито отвечал со сна Сергей Терентьевич, - дайте поспать еще часок, мне чуть свет надо ехать в район.

Катя росла ласковой, веселой девочкой. Она и училась хорошо, и помогала Людмиле Афанасьевне по хозяйству. Когда она возвращалась с работы - Щеглова работала в клубе, - Катя уже успевала вымыть посуду, надраить полынным веником полы, натаскать полную кадку воды, словом, матери оставалось только разогреть борщ и поджарить мясо к приходу Сергея Терентьевича - он приходил из райкома, как правило, точно к пяти часам.

В шестнадцать лет Катя окончила семилетку - средней школы в Турнине пока не было, ее должны были открыть с будущего года, - и, поскольку заветной мечтой Кати было стать врачом, ее устроили в больницу к доктору Окуневу, чтобы приобретала кое-какой навык, а когда закончит среднее образование, будет поступать в медицинский.

Когда девушка получала паспорт, - в метрике она была под фамилией Бяпалинка и по национальности орочка, однако, удочеренная Щегловым, могла взять фамилию приемного отца и записать себя русской, - Сергей Терентьевич предоставил ей право выбора.

– Фамилию я буду носить вашу, папка, а национальность запишу "орочка", - сказала Катя.
– Ведь нас, орочей, совсем мало осталось, верно?

– Умница ты наша, цизик!
– растроганно произнес Щеглов.
– Стало быть, Людмила, согласимся?

Когда Сергей Терентьевич переехал в Агур, Катя перешла в больницу к Ольге...

...В поезде Ольга Игнатьевна часто думала о Щеглове и особенно о Кате, которая, по свидетельству Алексея Берестова, делает большие успехи и даже два раза ассистировала ему во время операций.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В одном купе с Полозовыми ехал штурман дальнего плавания, высокий, атлетического сложения блондин, Валерий

Гаврилович Подгорный с женой Кирой Панасьевной - жгучей брюнеткой с блестящими немного навыкате черными глазами. С ними была семи-восьмилетняя девочка, лицом вылитая мать, но с более светлыми, чем у матери, вьющимися волосами. Отец называл ее Земочкой, а мать - Фирочкой, и Ольга догадалась, что полное имя девочки Земфира.

Подгорный помог Юрию поднять чемодан, потом Юрий - Подгорному, а когда тяжелые вещи были поставлены в нишу, они вышли в коридор покурить. В это время из соседнего купе вышли двое мужчин - офицер-пограничник с погонами майора и явно подвыпивший, маленький, щупленький, с залысинами человек, в синем шевиотовом костюме, мешковато сидевшем на его бесформенной фигуре; лицо у него было какое-то невыразительное, с плоским подбородком, с вздернутой, словно вывороченной, верхней губой и слишком выдававшейся нижней, и, когда он улыбался, обнажались бледно-розовые десны.

– Давайте знакомиться!
– предложил он, протягивая руку сперва Подгорному, потом Полозову.
– Поршнев Андрон Селиверстович, писатель, местный.

Юрий и Подгорный назвали себя, потом поздоровались с майором-пограничником, который назвал себя Прохоровым.

– В купе у меня геологический молодняк, а у вас?
– сказал Поршнев, затягиваясь папиросой.

– У нас - жены!
– сказал Подгорный.

– Законно, - ответил Поршнев и тут же справился: - Из отпуска или из служебной командировки?

– Из отпуска, - ответил Юрий.
– А вы?

– Из командировки, творческой!
– буркнул Поршнев, поперхнувшись дымом.

Из купе, где переодевались студентки-геологички, раздался звонкий голосок:

– Андрон Селиверстович, можно!

Поршнев отодвинул дверь, заглянул в купе.

– Значит, уже, детки?
– И, достав книжку, потряс ею перед Юрием и Подгорным: - Вот, А. Поршнев - "На берегах реки".

– Тема?
– спросил Подгорный, взяв книжку, на обложке которой синим по серому был изображен трактор с прицепом.

– Прежняя - село, - сказал писатель так, словно был уверен, что и Полозов и Подгорный давно знакомы с его творчеством.
– На досуге прошу почитать.
– И проведя ладонью по залысине: - А как у нас, други мои, по части пульки?

– Пожалуй!
– оживился Юрий.

Договорились после обеда, в пять часов, сыграть в карты.

Без десяти пять Поршнев пришел в соседнее купе, поклонился дамам:

– Не возражаете, если мужчины покинут вас временно?

– Временно не возражаем!
– согласилась Кира Панасьевна.

– Быть может, и вы желаете?

– Нет, в преферанс не умею. Гадать, судьбу предсказывать могу! засмеялась Кира Панасьевна.

– И по ручке?
– спросил Поршнев, вглядываясь в лицо Киры Панасьевны.

– Когда-то умела и по ручке!

– Умоляю, - и протянул ей руку.

– Что вы, что вы!..
– засмущалась Кира Панасьевна.

Когда девушек-геологичек выдворили из купе, Поршнев, раздавая карты, спросил Подгорного:

– Ваша супруга случайно не цыганка?

– Угадали!