Багульник
Шрифт:
Когда Алеша окончил десятилетку и получил аттестат зрелости, ему предложили поступить в мореходное училище, но он отказался. Сговорившись с ребятами, он отправил документы в мединститут и вскоре, получив извещение, что допущен к экзаменам, навсегда покинул Владивосток, город своего нерадостного детства.
В жизни Алеши началась новая пора. Все дальше в прошлое уходили грустные думы, все больше волновали завтрашние заботы. Среди новых друзей лишь один Митрофан Клыков одно время был особенно ему близок. Может быть, потому, что Клыков тоже воспитывался в детском
Митрофан Клыков, кстати сказать, пописывал рассказики и приносил их в редакцию газеты к Василию Садыменко. Последний, обнаружив у Клыкова зачатки таланта, подарил ему свою книжку "Банзай" с надписью: "Овладевай, брат, работай над собой идейно и творчески!" А когда Садыменко напечатал в газете первый рассказ Клыкова "Восход над сопкой", Митрофан счел его своим благодетелем и услужливо раздобыл для Садыменко некий материалец, на Ефима Самойловича Голубкина, профессора кафедры кожных болезней.
– Ты, Алешка, с Зиной Голубкиной того... полегче...
– предупреждал после этого Митрофан Берестова.
– Ты это о чем?
– с изумлением спросил Берестов.
– А о том самом... Мое дело предупредить, а твое думать - ты уже не маленький! Разве не читал газету?
– Все это ложь!
– вспылил Алеша.
– Ефим Самойлович уважаемый человек. Он больше двадцати лет работает в институте. Ничего, разберутся...
– Как бы не так...
– Лучше уйди, Митрофан, не лезь в душу. Без тебя тошно...
– Ха, ему тошно! С чего бы это?
– А с того, что ты подлец и клеветник. Сам работаешь на кафедре у Голубкина и сам же клевещешь на своего учителя.
– Докажи!
– воскликнул Митрофан.
– Чего доказывать, все об этом знают... Мне Зина говорила.
– Ха, Зина! Она меня ненавидит, вот и говорит!
И тогда Берестов, который давно собирался сказать об этом Клыкову, воскликнул:
– Я тоже ненавижу тебя!
А было Алеше тошно оттого, что, когда он накануне пригласил Зину Голубкину в театр, она заявила:
– Никогда и никуда я с тобой не пойду. Прошу тебя, забудь, что я существую...
– Зина, что случилось?
– С дружком Клыкова я не хочу знаться. Понял?
– Какой он мне друг!
– воскликнул Берестов.
– Я Митрофану морду набью!
Когда Алеша, получив назначение, уезжал из города, он пробовал говорить с Зиной, звал ее с собой, но она и слушать ничего не хотела. Так они и разъехались: Алеша - в Агур, Зина - на Камчатку. А Митрофан Клыков, как и следовало ожидать, остался в аспирантуре. Тут, говорили, руку приложил Садыменко.
Алеша Берестов
Алеша уловил в этих словах нотку ревности и почему-то подумал, что еще не все потеряно...
5
– Ты только смотри, Юрка, какой он, Алеша, молодец!
– воскликнула Ольга, когда уже на седьмой день после их приезда в Ленинград пришло авиаписьмо от Берестова.
Ольга быстро разорвала конверт и стала читать.
– Особенных новостей, понятно, нет, - сказала она, положив письмо на стол.
– Была одна пустяковая операция.
– И, повернувшись к Юрию, добавил: - И представь себе, Катюша ему ассистировала. Удивительно!
Юрию, видимо, это было неинтересно, и он сказал:
– Оля, давай хотя бы в Ленинграде, на время отпуска забудем Агур. Всю дорогу ты только и говорила о нем, и здесь тоже...
– А ты почему-то не читаешь Алешиного письма?
– Зачем читать, если ты мне все рассказала?
– Нет, не все! Там еще и про охоту на рябчиков есть.
– Как, нынче рябчики?
Ольга резким движением придвинула к нему письмо:
– Читай, узнаешь!
Он нехотя взял письмо и стал быстро пробегать его глазами.
– Верно, про рябчиков тоже написано.
– И оба они засмеялись.
– Что-то долго нет Натальи Ивановны с Клавушкой?
– спросил он, решив сразу переменить тему разговора.
– Льет дождь, а они гуляют.
– Где-нибудь стоят, пережидают, пока кончится дождь. Юра, а не сходить ли нам к Тороповым?
– Пожалуй, надо сходить, - согласился Юрий.
– Правда, тяжело будет и им и нам...
– Нет, Юра, необходимо сходить. Узнаем заодно, где Николай, на Сахалине или на Камчатке. Может быть, у них есть его адрес.
– Сомневаюсь!
– Почему?
– Он не очень-то дружил с тещей.
– Ничего, горе сближает людей, - печально вздохнув, сказала Ольга. Ты знаешь, когда я думаю о Клаве, мне кажется, что и мы с тобой, Юра, немного виноваты.
– В чем же наша вина, Оля?
– Мы как-то были в стороне от них.
– Почему? Ведь Клава к тебе приезжала и, как мне помнится, ты ей не советовала ехать в Ленинград.
Ольга промолчала. Лицо ее стало задумчивым, на лбу собрались морщинки. Она вспомнила тот день, когда Клава в последний раз приезжала из Мая-Дату.
Дождь перестал. Но с крыш по водосточным трубам еще громко стекала вода. Последние лиловые тучи уплыли в сторону залива, и небо над городом, промытое теплым дождем, стало на редкость чистым. Ольга распахнула окно, и сразу в комнату ворвался звон и скрежет трамваев, сворачивавших с проспекта Газа на проспект Огородникова, шорох автомобильных и троллейбусных шин по мокрому асфальту, говор сотен людей, выходящих после сеанса из кинотеатра. Ольга отвыкла от этого городского шума и гула и долго стоять у окна не могла. Ей было трудно дышать воздухом, пропитанным бензином, и у нее кружилась голова.