Балаустион

Конарев Сергей

Молодой воин повернулся, чтобы поделиться с другом-афинянином своими тревогами, но тут вспомнил, что Эвполид ушел на очередное свиданье с Софиллой. Проклятье! Не случилось бы беды.

Сын Терамена, казалось, позабыл о мечнице Арсионе, отдавшись незатейливой любовной связи с молодой дочерью кузнеца. Каждый вечер молодой афинянин отправлялся на встречу с любвеобильной девицей. Возвращался он заполночь, едва волоча ноги, будил Леонтиска и еще в течение часа описывал другу все новые способы соития, которые изобрели они с малышкой Софиллой. Старшая сестра, белозубая Коронида, уже дважды передавала сыну стратега пламенные приветы и намекала, что соскучилась. Леонтиск оставлял эти послания без ответа, будучи не в силах разобраться в сумятице своих чувств. С одной стороны, его тянуло к Корониде. Естественное мужское влечение: ему нравилась эта девушка, ее приятное лицо и восхитительное тело сочетались с незлобивым и веселым нравом. Кроме того, она была без ума от стройного афинянина, и это не могло не льстить его мужскому самолюбию. С другой стороны… все помыслы и желания Леонтиска были отданы другой, той, что осталась в Афинах. Гордой, самонадеянной, язвительной и… прекрасной, желанной, родной. Сначала Леонтиск не мог поверить

до конца в то, что любовь, этот жгучий, болезненный недуг, оставивший странную горечь в воспоминаниях, это чувство, о котором он в течение четырех лет отзывался с насмешкой и презрением, может снова возродиться в его сердце. Бессонными ночами, уставившись в темноту, он пытался заставить себя поверить, что все эти странные переживания – не более чем следствие, случайная реакция возбужденного разума на афинские приключения. Леонтиск честно пытался не думать об Эльпинике, вымарать из памяти ее хитренькую улыбку, ее игривый смех. Не получалось. Ночь за ночью, одолеваемый усталой дремотой, он падал в душный бездонный колодец, слыша где-то там, высоко вверху, ее надрывающийся голос: «Леонтиск! Ле-е-о-о-нти-иск!»

– Леонтиск! – чужая рука потрясла за плечо, на этот раз решительнее.

– Э… Что? Уже подъем? – Леонтиск сел на постели, энергично протер глаза ладонями. Проспал? Странно, обычно он всегда просыпался вовремя – привычка многолетнего казарменного распорядка.

– Подъем только для тебя, а я пошел дрыхнуть, – усмехнулся Галиарт. В темной комнате его серый силуэт выделялся на фоне двери. – Зайди к командиру, звал.

– Я свою стражу отстоял… Что, кого-то подменить надо? – одеваясь, пробормотал Леонтиск.

– Не-а, какая стража, уже почти утро, – махнул рукой Галиарт. – Час назад гонец прибыл, похоже, издалека…

– Гонец? – переспросил сын стратега. Спросонья его мозги слабо соображали. – Какой гонец?

Галиарт не ответил, его уже не было. Леонтиск услышал, как в соседней комнате кровать затрещала под рухнувшим на нее телом. Поглядев на мирно похрапывающего Эвполида, опять вернувшегося заполночь, сын стратега, подавив в себе всколыхнувшуюся зависть, вышел в коридор. Сидевший в экседре, опершись локтями на лежащие поперек колен ножны Энет молча показал ему большим пальцем на дверь покоев царевича. Из щели под притвором пробивалась оранжевая полоска света.

– Великие олимпийцы, он когда-нибудь спит? – пробурчал под нос сын стратега и шагнул в комнату Пирра. – Вызывал, командир?

– Заходи, – Эврипонтид, полуодетый, с обнаженным торсом, сидел, свесив мощные ноги, на кровати. На той самой, где утром четвертого дня «спутники» обнаружили его с обвившейся вокруг предплечья змеей. Сейчас голова аспида, висевшая на серебряной цепи, покоилась на покрытой черным волосом мускулистой груди царевича. Леонтиск не знал, кто посоветовал Пирру сделать из головы гада амулет. Поговаривали, что это был верховный жрец Полемократ, с которым царевич позавчера имел продолжительную беседу. Отныне Скиф становится деятельным членом партии Эврипонтидов – и это было все, что узнали о состоявшемся разговоре «спутники» Пирра, сам он по таинственной причине не вдаваться в детали не пожелал. Змея исчезла из дома в день покушения, и только вчера голова рептилии появилась на груди Эврипонтида уже в этом виде – гладкая, блестящая, с иглами торчащих из раскрытой пасти страшных зубов и желтыми глазами из северного янтаря. Леонтиск не сомневался, что амулет изготовили жрецы – кто в Спарте, кроме них, мог быть настолько искусен в мумификации? Голова выглядела, как живая. Леонтиска передернуло.

– Что-то плохо выглядишь, друг афинянин, – внимательно глянув на товарища, обронил Пирр.

– Прошу прощения, командир, – Леонтиск виновато развел руками.

– Быть может, это тебя немного развеселит? – Пирр небрежно помахал пергаментным свитком, его непроницаемое лицо вдруг потрескалось белозубой улыбкой.

– Письмо? Мне? – остатки сна как будто смыло ледяной водой, Леонтиск шагнул вперед. В груди заколотилось. – Гонец! Галиарт сказал – гонец прибыл ночью…

– Точно! Из Афин, от нашего дорогого друга Терамена. Свое письмо я уже прочел, и поэтому знаю, что в твоем есть маленький сюрприз. Забирай.

Леонтиск протянул руку, осторожно принял свиток, как будто тот мог раствориться в воздухе. Афинянин догадывался, какой внутри сюрприз… Свиток, запечатанный квадратной печатью Каллатидов, был теплым на ощупь. Как ее кожа… Сын стратега поднял глаза на царевича. Тот наслаждался эффектом. В глазах блистали искры, в уголках губ обозначились добродушные морщинки. Таким друзья видели Эврипонтида не часто, обычно его лик был искажен заботами или гневом.

– Э… командир?

– Иди, конечно, – усмехнулся Пирр. – Надеюсь, она пишет, что нашла жениха, а тебе советует идти к демонам. Может, ты тогда перестанешь кукситься, а то противно, клянусь щитом Арея, ежедневно смотреть на твою кислую физиономию. А спартанские сучки по ночам воют на луну из-за того, что главный кобель дал им отставку.

– Командир!!!

– Шучу, шучу. Иди, читай, себялюбец проклятый! Эй, стой! – вдруг вспомнил царевич, когда Леонтиск уже выскользнул за дверь.

– Да?

– Возьми письмо Эвполида заодно. Отец и ему написал… Я решил, что ему не горит, пусть себе отдыхает. Устает парень, ведь ты ему передал своих охочих до блуда простолюдинок?

– От тебя ничего не скроешь, командир, – криво усмехнулся Леонтиск и вышел в андрон. Энет молча поглядел на него.

Сгорая от нетерпения, афинянин все же заставил себя неторопливо дойти до скамьи, опустился на нее, медленно, словно нехотя, взломал скреплявшую свиток печать. Из пергаментного рулона тут же, словно живой, выпал и опустился ему на колени тонкий папирусный лист. Леонтиск замер, украдкой поднял глаза. Энет, понимающе ухмыльнувшись, отвернулся. «Проклятье, они все знают… – с досадой подумал сын стратега. – Неужели мои сопливые терзания настолько очевидны? Нехорошо, видят боги… Этак можно и упасть в глазах общества…» Проявления чувств сентиментального свойства были не в чести в грубоватом мире лакедемонских военных.

Усилием воли игнорируя невесомый папирус, словно каменная глыба лежащий на коленях, Леонтиск решительно развернул пергамент. Светотень, порожденная всплесками пламени очага, заплясала на ровных строчках, написанных рукой Терамена.

«Терамен

Каллатид Леонтиску, сыну Никистрата, привет.

До меня уже дошли вести, храбрый юноша, что ты и твой спутник успешно добрались до места назначения и удачно исполнили, что собирались. Это достойно восхищения и похвалы, потому что кое-кто (ты знаешь, о ком я) был весьма заинтересован, чтобы вы не могли покинуть город. На следующий день после вашего бурного отъезда в Афинах поднялась большая буча. Упомянутый господин искал, на ком бы сорвать злость за израненного сына, который был ни жив ни мертв. Теперь сын вроде бы пошел на поправку, и суматоха несколько стихла. Предвижу твое беспокойство и сообщаю, что принял необходимые меры безопасности, и надеюсь, что в ближайшем будущем никакого несчастного случая со мной не произойдет. Я еще раз возблагодарил богов, подсказавших мне мудрое решение отправить своего неуправляемого отпрыска с тобой. Навряд ли он согласился бы разделить со мной самовольное заточение в стенах загородного дома.

Я не торопился с письмом, покуда не получил весточки от некой особы, судьба которой, подозреваю, весьма все это время тебя тревожила. С ней все хорошо, о чем ты, впрочем, полагаю, уже знаешь, ознакомившись с ее посланьем. Хариму (помнишь его?) удалось войти в доверительные отношения с одной из служанок этого дома, так что время от времени я смогу получать от милой девицы и пересылать тебе, мой храбрый юный друг, подобные весточки, заключенные в папирус. Бедное дитя! Она с такой стойкостью сносит наказание, наложенное на нее родственниками, и переживает за тебя. Было бы неплохо, если бы ты нашел возможность что-нибудь написать ей в ответ. Передай письмо Евмилу, это один из надежнейших моих людей, он отправится в путь немедленно после получения почты от тебя и твоего высокого друга. Я надеюсь получить от царевича подробный рассказ о ваших успехах, и буду рад в скором будущем прибыть в Лакедемон, дабы приветствовать моего доброго старого товарища, царя лакедемонян Павсания.

На этом, юноша, я завершаю и желаю всего самого лучшего. Да сопутствуют твоим делам расположение великих богов и милость судьбы.

До свиданья, до следующего письма.

И присматривай, пожалуйста, за моим безалаберным потомком. У него исключительный талант попадать в неприятности.

Твой седой друг

Терамен Каллатид.Афины, третий день месяца посидеона».

Леонтиск прочитал пергамент дважды, и только после этого, вздохнув, словно перед прыжком в реку, взял в руки хрустящий невесомый лист ЕЕ письма. Папирус был нежного розового цвета и источал сладкий аромат ириса. Запах ее духов… Не в силах больше сдерживаться, юноша впился в тонкие строчки глазами.

«Эльпиника, дочь Демолая, Леонтиску, сыну Никистрата, привет!

Любимый, как я по тебе соскучилась! И половины месяца не прошло, как ты покинул меня, спрыгнув в тот ужасный черный колодец, а мне кажется, что прошли годы с тех пор, как я в последний раз видела твои невероятные карие глаза. Странно, правда? Иногда мне кажется, что ничего этого не было – ни темницы, ни этих образин-стражников, ни побега… Что я сама тебя придумала, извлекла из воспоминаний или розовых снов… Ты-то хоть меня помнишь, красавчик-герой? Или опять влюбил меня в себя и убежал в свою дурацкую Спарту? Ну, нет, не получится!

А я знала, что с тобой ничего не случится – и там, в подземелье, и потом, когда убегал из Афин. Здорово ты отделал моего злобного братца (прости меня Богиня)! Отец не хотел, чтобы я знала, но я выяснила через челядь. Клеомед получил по заслугам – слышал бы ты, какими словами он меня крыл, когда ты убежал. Я запомнила несколько, теперь жду удобного случая, чтобы использовать. И еще за руку тащил больно. До сих пор синяки не прошли. Но – спасибо тебе, что оставил его в живых. Как-никак, он мой брат, и было бы ужасно, если бы его смерть стояла между нами…

Представляешь, бедную Политу наказали плетью и отослали в поместье. Мне ее так не хватает. Теперь из рабынь, которым я могу доверять, осталась только Зилона, лидийка. Через нее со мной и связался господин Терамен. Он мне, кстати, передал, что ты меня любишь и все в этом роде, но я не поверю, пока не получу подтверждение от тебя.

Мне теперь приходится быть осторожной. Отец приставил надзирать за мной толстую тетку из Дарданнидов. Род знатный, но обедневший. Вот тетка и старается за назначенную папашей плату. Она злая и сильная, но тупая. Мне доставляет удовольствие водить ее за нос. Правда, можно нарваться на пощечину, отец разрешил ей бить меня, представляешь? Вот это письмо, например, пишу, запершись в туалетной комнате. Буду заканчивать, а то она чего-нибудь заподозрит.

Кстати, отец собирается выдать меня замуж. Наивный! Первому кандидату, которого он принял, я устроила такое, что он весь путь до ворот проделал бегом. Других, клянусь Богиней, ждет то же самое. Я ведь жду тебя, твоя очередь меня спасать…

Все, тетка стучит в дверь. Стилос и чернила придется выбросить в нечистоты. Паптрус найдем куда припрятать!

До свиданья, любимый! Жду твоего ответа.

Твоя афинская подружка, дочь архонта».

В этом была она вся. Перечитывая письмо – раз, другой, третий – Леонтиск кусал губы, чтобы не расхохотаться. Он испытывал громадное облегчение. С ней все в порядке, она любит его и ждет. Великие боги, как ему хотелось быть с этой девушкой, язвительной и невероятно милой одновременно! Быстрее бы разобраться с паскудой Горгилом, скорее бы закончилась эта история с возвращением на родину царя Павсания. Если их партия победит, если он останется в живых, видят боги, придется расстаться с прелестями холостой жизни. И пусть молодой Эврипонтид только попробует отказаться быть его шафером! Дело осталось за малым – выдержать сражение с Агиадами и всеми остальными противниками.