Балаустион
Шрифт:
– Я должен встретиться с мастером Горгилом и сообразовывать его действия здесь, в городе.
– Ты уже раньше встречался с этим человеком?
– Нет, никогда.
– Как же ты узнаешь его среди множества ахейцев? Поделись тайной.
– Никак. Он сам даст о себе знать, пришлет ко мне своего человека.
– И?
– Его люди произведут разведку, после чего он составит план… устранения. Если возникнут вопросы, в которых потребуется моя помощь, я ее окажу. Но в целом мастер Горгил должен обойтись собственными средствами и людьми. Все было бы намного проще, если бы не была допущена досадная промашка. Один из друзей Пирра, прознавший о нашем плане, сумел сбежать из Афин и предупредить младшего Эврипонтида.
– Да, да, – пробормотал
«Проклятый афиненок, – догадался Агиад. – Так вот почему он добирался из Афин морем!» Леотихиду уже доложили как о прибытии в город «спутника» Пирра, так и о необычном для зимы способе его путешествия.
– Так что теперь Эврипонтиды будут настороже. Но это им не поможет. Господин Горгил – мастер своего дела, и те, кто должен умереть, умрут.
Медленно кивая, словно соглашаясь, стратег произнес:
– Все это звучит весьма отрадно, – и добавил, как будто это только что пришло ему в голову: – Вот что, господин эфор, устрой-ка мне встречу с этим мастером смерти. Само собой, после того, как он свяжется с тобой, а я не думаю, что он будет откладывать это дело в долгий ящик.
– Что ты, стратег! – В голосе эфора прозвучал неподдельный страх. От волнения он даже плеснул вином на свой белоснежный хитон. – Мы обязаны хранить конфиденциальность! Это было особо оговорено и на нашей встрече с господами из «альянса», и при заключении договоренности с мастером Горгилом. Никто не должен догадаться, что он не тот, за кого себя выдает, никто не должен знать ни его настоящего имени, ни лица. Никто, кроме меня…
– И меня, – с улыбкой закончил Леотихид. – Сделай это, уважаемый эфор, и будем считать, что начало доверительных отношений между нами положено.
– Но…
– Не нужно «но». Мне нужна одна-единственная встреча, и, клянусь бородой Зевса, ты мне ее обеспечишь. После этого можешь «сообразовывать» действия мастера, сколько вздумается – я не собираюсь вмешиваться в эти дела. Но господин убийца должен знать, что все происходящее в Спарте находится под контролем дома Агиадов. Возможно, это его удержит от каких-либо опрометчивых поступков – кто знает, сколько заказов он получил перед приездом в наш славный город? Не мешало бы немного себя обезопасить. Времена нынче смутные и неизвестно, чего ожидать от врагов, у них ведь совершенно никакой совести, не правда ли, господин Архелай?
Наконец-то улыбка царского брата подействовала в полную силу. Эфор перепугался до смерти.
– Что? Ты о чем, стратег? – закудахтал он.
– Не боишься, что однажды ночью и к тебе постучит в дверь такой господин Горгил? – промурлыкал Леотихид.
– Что ты такое говоришь? Избави боги!
– Вот то-то и оно, – усмехнулся элименарх и нащупал пальцами холодный металл кубка. – Подними свою чашу, господин эфор. За полезное сотрудничество и счастливую долгую жизнь! Да будут благосклонны к нам бессмертные.
В шести локтях от столика, над которым звякнули, столкнувшись наполненные вином кубки, по ту сторону деревянной панели, затянутой гобеленом с изображением батальной сцены, прижавшись ухом к стене, стоял невысокий человек. Его большой, резко очерченный, словно срисованный с маски мима рот сейчас казался еще больше от растягивавшей его удовлетворенной улыбки. Жадно прислушиваясь к голосам, звучавшим в смежной комнате, человечек впитывал в себя каждое слово.
Толстые пальцы эфора Анталкида задумчиво барабанили по шлифованному подлокотнику кресла. Верхняя половина туловища эфора была обнажена, являя взгляду наблюдателя увенчанное поперечными складками рыхлое полушарие живота с глубоким отверстием пупка и обвисшую, почти женскую грудь, покрытую редкой белесой шерстью. Ноги толстяка были погружены в серебряный таз, наполненный парящей горячей водой. За спинкой кресла стояла жилистая рабыня и сильными движениями массировала эфору шею и плечи. Укрепленные на стенах бронзовые светильники
– Занятные истории ты мне рассказываешь, дружище Леарх, – протянул эфор, мотнув благообразной головой. Человек с ртом мима засвидетельствовал свою преданность неглубоким, но продолжительным поклоном.
– Я стараюсь оправдывать твое доверие, господин эфор, – произнес он мягким, бархатным голосом.
Леарх, сын изгнанника-галикарнассца и лакедемонянки, не являлся полноправным гражданином полиса, что не мешало ему быть существом крайне полезным. Причем полезным как для стратега-элименарха Леотихида, у которого он служил управляющим канцелярией, так и для эфора Анталкида, доверенным лицом и осведомителем которого Леарх являлся. В канцелярии Леотихида Леарх руководил штатом писарей, секретарей и таможенных чиновников, избавив молодого принципала от рутинной и утомительной ежедневной работы по проверке отчетов о грузах, сборах, расходах и прочих статей, контролировать которые Леотихид был обязан в силу своей должности. Управляющий также избавил младшего из Агиадов от просмотра каждодневно поступающих на его имя многочисленных прошений и жалоб, рассматривая, отклоняя или удовлетворяя их собственной властью. Нелишне заметить, что, целиком взвалив на себя должностные хлопоты, поступающими «бескорыстными» дарами и откровенными взятками управляющий мудро делился с начальником. Леотихида это положение устраивало: пост элименарха был нужен ему в первую очередь потому, что давал реальную власть и вес в лакедемонском государстве, а во вторую потому, что предоставлял отличное прикрытие для тайных политических игр, коих приемный сын Агиса являлся большим любителем.
Никто не мог догадываться, что исполнительный управляющий из потайной комнатки, соседствующей с приемной стратега-элименарха, регулярно присутствовал – заочно, конечно – на тайных встречах Леотихида и докладывал имена посетителей и содержание бесед своему настоящему хозяину, Анталкиду. Леарх был человеком пухлого эфора уже в то время, когда только что назначенный молодой стратег комплектовал штат. Анталкиду удалось внедрить своего шпиона в окружение Агиадов так ловко и ненавязчиво, что Леотихид, которого никак нельзя было назвать недотепой, до сих пор был уверен, что совершено самостоятельно выбрал этого низенького, вечно улыбающегося и очень трудолюбивого человечка. Помимо давней благодарности за оказанную на заре карьеры помощь, Леарх был обязан эфору Анталкиду щедрым ежемесячным содержанием. Оное позволяло управляющему жить, ни в чем себе не отказывая. И, кроме всего прочего, эфор прикрывал страсть маленького человечка к юным мальчикам, – увлечение, запрещенное в городе сурового патриархального уклада, коим все еще продолжала оставаться Спарта.
– Клянусь богами, в старом добром Лакедемоне затеваются веселые вещи, – морщась под жесткими руками массажистки, прокряхтел Анталкид. – Добряк Архелай, старый мешок с дерьмом, так испугался возвращения волчары Павсания, что готов принять участие в смертоубийстве. А детишки Агиса не только смотрят на это сквозь пальцы, но и готовы принять участие! Эх, где же ты, старинная лакедемонская высокая мораль?
От столь циничной патетики даже Леарх не смог сдержать язвительной усмешки, проскользнувшей по его подвижному лицу.
– Золотая истина, господин эфор, – поддакнул он. – Римляне в этом случае говорят: «O, tempora, o mores!»
– Римляне, – повторил эфор, закусив губу. – Ах, Леарх, любезный голубок, как вовремя ты принес мне в клювике сии новости. Римляне приезжают завтра, и было бы весьма неприятно, если бы они узнали эти вести не от меня. Ох, полегче, бессердечная, ты ж меня удушишь!
Последние слова относились к рабыне-массажистке. Она невозмутимо продолжала свое занятие.
– Ты полагаешь, господин эфор, консулу может не понравиться эта затея? – осторожно спросил Леарх.