Балаустион
Шрифт:
– Ну, не так уж и мало, – не согласился Коршун. – Восемь человек, и, значит, восемь тайных ходов, которые могут привести злоумышленников в твой дом. Итак, доставкой провизии с рынка теперь будем заниматься мы, твои «спутники». Тем более что ртов вашем доме прибавится.
– Э? – поднял темную бровь царевич.
– Потому что мы переезжаем к тебе, все семеро, – просто ответил Лих. – Будем нести дежурство по ночам, днем всюду тебя сопровождать.
– Вполне разумно, – одобрил Эпименид.
– Ух, и пробовать твою еду! – с энтузиазмом вскричал Феникс. – Думаю, теперь я буду питаться значительно лучше, чем дома. Моя бабка от дряхлости совсем потеряла аппетит и нам готовит соответственно.
Все замолчали,
– Ну что ж, семерых мы как-нибудь прокормим. И даже восьмерых: тебя, доблестный сын Терамена, я тоже приглашаю быть моим гостем, – Пирр наклонил голову. – Раз так надо, придется потерпеть вас возле себя.
– Днем и ночью, – улыбнулся Ион.
– И в нужнике! – осклабился Феникс.
– Согласен, мерзавцы. Но если кто полезет ко мне под одеяло, держитесь. Выбью мужеложцу зубы, не погляжу, что давно с вами знаком.
Взрыв хохота.
– Хо! Теперь Горгилу к тебе не подобраться, будь он даже невидимкой! – Леонтиск ликовал. Теперь он сможет всегда быть подле своего друга и господина, быть его щитом и братом, настоящим «спутником». Шестеро остальных: решительный и жесткий Лих-Коршун, могучий Энет, рассудительный Тисамен, веселый и поганый на язык Феникс, возвышенный Ион и стеснительный Аркесил выражали такие же чувства. Каждый по-своему. Лишь Эвполид выглядел невозмутимым.
– Думаю, всем следует принести свои тряпки и оружие уже сегодня, – подвел итог Коршун, поднимаясь на ноги. – С твоего позволения, командир. Ахейцы прибывают завтра, и нам будет недосуг отрываться на такие мелочи.
– Не возражаю. Эй, тетушка, распорядись, чтобы отвели место и приготовили постель для восьмерых. Мои друзья… погостят у нас.
Леотихид, весело потирая руки, прохаживался по небольшому прямоугольному залу, служившему ему приемной и одновременно оружейной комнатой. Длинный стол, на нем ворох свитков, придавленных изящным кинжалом, тяжелый стул с высокой спинкой, почти трон, вдоль стен щиты и копья, по обе стороны от главного входа – два комплекта доспехов. Его собственные: боевые – темные, поношенные, покрытые десятками вмятин и рубленых отметин, и парадные – зеркальные, с золотым львом на груди, за них пришлось выложить коринфским мастерам целый талант серебра. В дальней стене два дверных проема: левый в кабинет и библиотеку, правый через короткий коридор в спальню. Вот и все апартаменты, совсем негусто для высокой должности стратега-элименарха. После получения этого поста молодой магистрат вполне мог переселиться в особняк, более соответствующий его новому положению, но не захотел. Он предпочел остаться в этих покоях в старом царском дворце Агиадов, поближе к брату и средоточию высшей власти в лакедемонском полисе. Кроме того, дворец охраняют Триста, что, при всем уважении к собственным «белым плащам», тоже немало значит.
Леотихид вздохнул. Эх, если бы его ребята были такими, как Триста! Увы, лучших воинов Спарты традиционно забирал к себе царский отряд телохранителей в первую очередь, и Священная мора – во вторую. Леотихид, стремясь собрать в отряд личной стражи оставшихся из лучших, многих переманил к себе – кого по старой дружбе, кого деньгами и уговорами. Лучшим из этих был, без сомнения, Полиад по прозвищу Красавчик – талантливый фехтовальщик, обладавший, кроме этого, ясным умом и немалым организаторским талантом. В агеле он был эномотархом у ирена Второго лоха Гилиппа. Леотихиду стоило немалого труда отговорить способного молодого человека от вступления в Священную Мору, соблазнив постом командира своей личной охраны. Для этой должности в чине лохага с более чем сотней людей в подчинении и обязанностями куда более широкими, нежели обычное обеспечение безопасности, требовался человек незаурядных качеств. Время показало, что Леотихид не ошибся в выборе:
Как будто услышав эти мысли, в приемный зал заглянул Полиад.
– Пришел? – вскинулся Леотихид.
– Пришел, куда ж он денется, – тонкие губы лохага искривились в усмешке. Посвященный в большинство тайн элименарха, Полиад позволял себе отступать от субординации, когда они оставались наедине. – Звать?
– Зови.
Кивнув, Полиад скрылся за лакированной створкой высокой двери. Насвистывая сквозь зубы, Леотихид подошел к парадным доспехам, заметив пятнышко, подышал и протер блестящую поверхность рукавом хитона. Он поймал себя на том, что волнуется как молодой актер, впервые выступающий в заполненном зрителями большом театре. Нужно взять себя в руки. Предстоящий разговор очень важен, и многое будет зависеть от того, насколько уверенно он поведет себя с человеком, которого пригласил.
Снаружи раздались тяжелые шаги, рука Полиада отворила дверь, и в зал вошел грузный муж в белоснежном шелковом хитоне, разительным контрастом которому являлся наброшенный на плечи лаконский плащ-трибон. Маленькие свинячьи глазки черными буравчиками впились в лицо Леотихида.
– Ты хотел меня видеть, стратег? Чем обязан? Мы ведь уже виделись сегодня на агоре.
– О, оно закончилось так внезапно, что я не успел лично пригласить тебя, господин эфор.
– Полагаю, не для того, чтобы добиться похвалы за прекрасно реализованный срыв заседания суда?
Молодой стратег-элименарх улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.
– О, произошедшее на агоре – только неприятный инцидент, и моя вина лишь в том, что до сих пор не научился держать себя в руках, даже перед лицом наглости и беззакония. Мой порок – несдержанность, а не изощренное хитроумие. Ах, что же это я… Проходи, господин Архелай, и устраивайся поудобнее, да, хотя бы вот на этой скамье. Нам предстоит долгий разговор, а в ногах, как всем известно, правды нет.
Возраст эфора Архелая стремился к шестидесяти годам, но его медвежья фигура, хотя и несколько оплывшая, еще хранила отпечаток звериной мощи в круглых плечах и выпуклой грудной клетке. Широкое лицо эфора было нездорового землистого цвета, нос прорезала сеть проступавших кровеносных капилляров, а низкий лоб был почти надвое разделен глубокой вертикальной морщиной, доходившей до самой переносицы. Маленькие, блестящие, будто стеклянные, глаза Архелая смотрели подозрительно, почти враждебно.
– А что, и вправду было заметно, что я намеренно расстроил судебный процесс? – доверительно спросил Леотихид, усаживаясь на край невысокого мраморного столика.
– Дело благое, – пожал плечами Архелай, – но бесполезное. Разбирательство невозможно откладывать вечно, а позиция младшего Эврипонтида в этом вопросе настолько сильна, что судьи рано или поздно примут решение в его пользу.
– А, может быть, не успеют? – Леотихид хитро посмотрел на собеседника. – За отсутствием истца?
– Что ты имеешь в виду? – выпятил нижнюю губу эфор. – Это пока еще пролог, или уже начинается обещанный долгий разговор, молодой человек?
– Пусть тебя не смущает моя молодость, господин эфор, на серьезность и продолжительность разговора она не повлияет. Как и на тот факт, что разговор этот должен – и завершится – обоюдовыгодным результатом, – Леотихид еще раз улыбнулся. Эта улыбка бросила бы в холодный пот людей, знавших его ближе. Эфор к этому числу не относился, но, похоже, угроза, заключенная в простом движении мышц лица, дошла и до него. Молча проследовав к указанной ему скамье, Архелай опустил на нее свое грузное тело и снова настороженно посмотрел на стратега, давая понять, что готов слушать.