Балаустион
Шрифт:
– Я вполне понимаю тебя, продолжай, – кивнул Леотихид.
– Концепция их взглядов зиждется на банальной истине: Греция, при всем своем ментальном и людском потенциале перестала быть военной державой и не в состоянии проводить собственную независимую политику. И, стало быть, из многообразия существующих путей единственным достойным является присоединиться к более сильному государству. Причем не на правах прямого подчинения, а как бы слиться с ним, войти в него почти на равных.
– Мне приходилось слышать об этой идее, так что не утруждай себя подробностями, – поднял руку Леотихид.
Эфор
– Мне предложили присоединиться к этому сообществу и я, подумав, согласился. Клянусь богами, я не мыслил ничего дурного.
«Ну, разумеется, – усмехнулся про себя стратег. – Ты хотел только добра, старый мошенник».
– Наше сотрудничество с членами альянса было весьма активным: ты не поверишь, молодой человек, сколько еще в нашей общей земле, я имею в виду Элладу, людей, готовых ради личных амбиций, сиюминутной выгоды или ложных идей ввергнуть свой народ в губительный бунт.
– Прошу прощения, господин эфор. Ты упустил одну важную деталь: почему этот «альянс» решил сотрудничать именно с тобой? Почему не обратились к другим эфорам, или к моему брату, наконец? Согласитесь, он обладает несколько большими возможностями, нежели ты.
Архелай пожевал губами, затем проговорил, переместив взгляд маленьких глазок на ножки кресла Леотихида:
– Уж прости, что я это говорю, господин стратег, но твой брат чересчур прямолинеен и слишком привержен устаревшей идее обособления Спарты. Куда больше, хочу заметить, чем ваш отец, да будет ему покойно в подземном царстве.
Леотихид поморщился. Все вопросы, касающиеся отцовства Агиса, были для него больной темой. Эфор понял его гримасу по-своему.
– Я не хочу сказать, господин стратег, что наш царь Эвдамид дурной правитель, и упаси меня боги осуждать его мировоззрение…
– Полно, уважаемый, – выставив вперед ладонь, прервал Леотихид излияния эфора. – Я все понял, что касается моего брата: он никогда не демонстрировал особой приязни к римлянам, хотя наш папочка (это словосочетание далось молодому стратегу с некоторым трудом) честно пытался ее привить. Не его вина, что это не в полной мере удалось. Но вопрос был – почему ты?
Блеклые губы собеседника сложились в скромную улыбку.
– Возможно, уважаемые господа из альянса оценили мои успехи в борьбе с прежним царем Спарты Павсанием, одним из тех людей, кто не может примириться с реальностью, и толкает государство на путь гибели.
– Так-так, звучит довольно убедительно, – протянул Леотихид. – Хотя, с другой стороны, эфор Полемократ тоже проявил не меньшее участие в изгнании Павсания, но не заслужил такого доверия…
Лицо Архелая перекосила гримаса презрения.
– Эфор Скиф – скудоумный религиозный фанатик, – с отвращением произнес он. – Никто не знает, что придет ему на ум в следующий момент, ведь его устремления основаны не на анализе реальности, а на гаданиях и предсказаниях полусумасшедших пифий. А он затем дурачит этим бредом наш наивный и недалекий народ.
– Ну, зачем же ты так о пифиях, – мягко проговорил Леотихид. – Вот мне, к примеру, дельфийский оракул предсказал великое будущее. И как часть наивного и недалекого народа,
– «Устранение» предпочтительнее, на мой взгляд, – как только разговор снова свернул на скользкую дорожку, взгляд эфора мгновенно посмурнел.
– Итак, господа из «альянса», узнав, что стараниями старшего сына старый негодник Павсаний вот-вот вернется на родину, решили его пристукнуть. Или это была твоя идея?
– Ты совершенно напрасно иронизируешь, моло… стратег. Павсаний действительно смертельно опасен – для всей Греции, и в особенности – для Спарты.
«А в большей степени – для тебя, старый пройдоха. Тебя-то он точно прижучит в первую очередь, если вернется», – усмехнулся про себя Леотихид.
– А его отпрыск, Пирр, опасен вдвойне, – продолжал тем временем эфор. – К этому молодому человеку передались все порочные черты характера и мировоззрение его родителя. Этот наследник Эврипонтидов – сущий демон, истинное проклятие для граждан нашего полиса. Двух таких Пирров Спарта не выдержала бы.
«Это уж точно!» – на этот раз Леотихид был полностью согласен со старым мерзавцем. Напоминание о Пирре на некоторое время наполнило душу привычной вспышкой обжигающей ярости: младший из Агиадов ненавидел наследника царя Павсания с иррациональной страстью, напоминавшей какое-то помешательство. Этот человек застил ему солнце, он отравлял своим существованием все краски жизни, его присутствие на этой земле просто не давало Леотихиду спокойно дышать. Боги, как счастливо он вздохнет, какое облегчение испытает, когда этот негодяй отправится кормить червей! Великие силы, дайте… Стоп! Усилием воли брат царя заставил себя вернуться к реальности.
– …поэтому было принято решение избежать большого зла меньшим. Павсаний и Пирр должны умереть, чтобы все мы могли жить спокойно. Члены альянса нашли лучшего человека, способного решить эту проблему. Прошу прощения, стратег, нельзя ли подать воды?
– Ох, прости великодушно, – Леотихид даже разозлился на себя за такой детский просчет. Это ж надо было так увлечься предметом разговора, что совершенно забыть о правилах гостеприимства! – Сейчас подадут.
Потянувшись, молодой стратег ударил перстнем в висящий на золоченой цепи медный диск. На пороге немедленно материализовалась стройная фигура Полиада.
– Пусть подадут вина. Лучшего, что есть. И фруктов, – бросил Леотихид, повернулся к гостю. – Быть может, достойный эфор, ты голоден? Обед будет готов в течение получаса.
– Нет, что ты, – замахал руками Архелай. – В смысле, в другой раз. Сейчас бы я хотел только смочить горло.
– …Какова твоя роль в реализации этого… мероприятия? – спросил Леотихид, после того, как коротко стриженая рабыня наполнила кубки розовой влагой перемешанного с водой хиосского и вышла прочь.
Эфор поднес кубок к губам и сделал несколько торопливых глотков. Леотихид обратил внимание, как дрожит рука гостя, но не подал виду.