Балканы
Шрифт:
— 711й, три противника с Запада, дальность 40. Уходите! — едва ли уже не кричит в эфир ОБУшник.
Времени нет переваривать всё то, что сейчас пробежало перед моими глазами. Секунды превратились в сплошной 25 кадр. И кажется, что стрелки часов встали как вкопанные.
Надо попробовать уйти, снизившись как можно ближе к водной поверхности. Возможно, получится скрыться в утренней дымке. Опасно, но другого выхода нет, если я хочу остаться в живых.
Глубокий вдох и выдох. Пора!
— 711й,
Странная информация с земли. Но тут в тишине радиоэфира прозвучала знакомая фраза.
— Отошёёёл!
— Слева обхожу. Вертится зараза!
— Да не уйдёт.
Первая реакция, что я и правда умер. Лечу вниз и всё надеюсь на чудо. Но его не случилось. Просто появились свои.
И говорят они на… русском!
— 711й, три противника уходят. К вам приближаются двое. Вроде свои! — радостно доложил офицер боевого управления.
Начинаю понимать, что в воздухе есть ещё кто-то. В самый последний момент смерть вновь меня отталкивает. И от этого на душе весьма трепетно. Осталось посмотреть на тех, кто помог.
Я повернул голову влево. Медленно и очень близко ко мне подлетел Су-27К. Эту сине-белую раскраску я ни с чем не перепутаю. Как и рисунок орла на киле.
— Брат, правый двигатель — бабах! Понимаешь меня? — махал мне из кабины лётчик.
Голос настолько мне знакомый и родной, что этого человека я узнаю всегда. Один из двух главных «сорванцов» во всей морской авиации — Гера Борзов. Кто ещё мог так красиво «разобраться» с американцами?
— Да. Всё хорошо, — ответил я на сербском.
И тут же справа от меня показался ещё один Су-27К. Голос этого лётчика я тоже ни с кем не перепутаю.
— Готовы прикрыть. Топлива хватит, — вышел в эфир Паша Ветров.
Символично, что где-то здесь над морем только что был его дядя. К сожалению, судьба Гаврюка неизвестна, но сомневаюсь, что он выжил.
— Дотяну. Спасибо.
— Эм… чей-то голос знакомый, — тихо произнёс в эфир Гера.
— Да, показалось. Удачи, братэ! — помахал крылом Ветров и красиво ушёл в сторону, позволив мне самому долететь до аэродрома.
Я сглотнул комок, появившийся у меня в горле. Сел поудобнее и начал работать. Надо добраться до Подгорицы — ближайшего аэродрома. И название его Голубовцы.
— Ромашка, я 711. Был пожар правого, сейчас потушен. Иду на одном. Прошу посадку в Голубовцах, — запросил я.
— Вас понял. Информацию передал.
До аэродрома 170 километров. Главное, чтобы никто меня сейчас не атаковал. Да и левый двигатель не встал.
— 711й, Голубовцы-старт! — запросил меня руководитель полётами. — Аэродром повреждён. Длина полосы 1800 метров. В центре полосы большая воронка. Готовы к посадке?
Нормальные условия. Первый раз как будто.
— Мы и не на такие аэродромы
Высота у меня 5000 метров, скорость 500. Всё как по науке. С этим профилем достигается максимальная дальность.
Подлетаю в район Подгорицы. Позади осталась береговая черта и черногорский морской порт Бар. Справа прохожу живописную гладь Скадарского озера, находящегося на границе между Черногорией и Албанией.
Прибрал обороты работающего двигателя и начал снижение. Вертикальная скорость небольшая. Есть ещё время подумать, выровнять самолёт и рассчитать посадку.
Главное — выдержать режим снижения на глиссаде.
Высота подходит к отметке в 800 метров. Выравниваю самолёт и начинаю снижаться до расчётной высоты выхода на посадочный курс.
Пора начинать выпускать всё, что мне потребуется для посадки.
— Голубовцы-старт, на посадочном. 800 занял, шасси аварийно выпущены, закрылки в посадочном, — доложил я, выполняя все действия для аварийного выпуска.
— Понял вас.
Ещё раз посмотрел на давление в общей гидросистеме. Всё в норме. Вот только полосы не видно. Над Подгорицей плотные снежные облака.
— Удаление 12, на курсе, глиссаде, — подсказывал мне руководитель полётами моё положение на траектории снижения.
Я по-прежнему в облаках. Выдерживаю режим снижения, чтобы скорость на посадке была 240–250.
— Удаление 6, на курсе, глиссаде.
— 300, шасси механизация выпушены, — доложил я.
Тут же самолёт начал вибрировать. Плохо, что не видно полосы. Надо её контролировать, а здесь ещё «утёнок» занервничал.
— Нормально идём. Скоро уже полоса. Не волнуйся, — проговаривал я про себя.
Не знаю, насколько это помогло. Но вспотел я уже изрядно. Держать самолёт очень сложно. Рули направления постоянно в работе.
— 711й, дальность 4, готовность к посадке, — запросил у меня РП.
— Готов. Полосу пока не вижу, — доложил я.
Продолжаю снижаться. Гашу скорость медленно. Если что придётся уйти на второй круг и попробовать зайти снова. Правда хватит только на один заход.
— Удаление 2, на курсе, глиссаде, — громко сказал в эфир руководитель полётами.
— 100, — доложил я высоту.
Ещё пару мгновений, и вот они яркие огни полосы. Тут же на душе облегчение, что ты видишь бетон. Пускай и не родной, но спасительный.
— Вижу полосу.
— Разрешил посадку, — произнёс РП.
Вылетаю из облаков. Идёт моросящий дождь, но видимость под облаками неплохая.
Есть касание! Быстро выполняю пробег. В центре полосы держусь в стороне, чтобы не попасть в воронку от взрыва. Проехал мимо неё и понимаю, что не такая уж она и большая.