Балом правит любовь

Уайтикер Гейл

По тому, что Дженни уронила голову, и с ее уст сорвался вздох, Эдвард понял, что его признание стало для женщины полной неожиданностью.

— Но все это ни к чему не ведет, Эдвард, вы понимаете? Вы обо мне многого не знаете.

— Чего я не знаю? Вашей страшной тайны, которую вы всё поминаете, но отказываетесь открыть мне?

— Это и… другое.

— Хорошо, давайте же хотя бы исключим некоторые возможности. Вы преступница, скрывающаяся от полиции?

Диана ахнула.

— Конечно,

нет!

— Тогда вы женщина, выходившая замуж трижды, и теперь скрываетесь от одного из своих мужей или от всех сразу?

— Вы же знаете, что это не так.

— Вы не совершали убийства? Никого не изувечили? Что же тогда за тяжкий грех лежит на вашей совести?

— Некоторые сочли бы его очень тяжким.

— Некоторые?

— Люди из высшего света.

— Ха! Я подозреваю, что у многих людей в высшем свете есть свой скелет в шкафу, включая и ту особу, что ввела моду на вуали, — тихо пробормотал Эдвард.

— Вам не нравятся вуали?

В голосе Дженни послышались веселые нотки. Губы Эдварда изогнулись.

— Теперь нет. Знаете ли вы, как хочется мне увидеть ваше лицо? До сих пор я из учтивости не просил вас, но… не могли бы вы приподнять вуаль лишь на миг, чтобы я мог увидеть даму, которая заняла такое важное место в моей жизни.

Диана покачала головой с сожалением — Эдвард ясно почувствовал это.

— Лучше мне этого не делать. Эдвард смотрел на нее, сощурив глаза.

— Тогда скажите мне, Дженни, вот что: я вам не безразличен?

С ее уст снова сорвался вздох.

— Вы же знаете: я не могу отвечать на этот вопрос. Это было бы определенно неприлично…

— К черту приличия! — перебил ее Эдвард. — Я хочу услышать, что вы по утрам встречаетесь со мной не потому, что эти прогулки дают вам несколько часов развлечения в начале скучного дня.

— Разумеется, я приезжаю по другой причине. Проведенное с вами время для меня больше, чем развлечение, и вам, несомненно, это известно.

— Как я могу знать что-либо, если вы мне ничего не говорите?

— Просто некоторые вещи дамам говорить непозволительно. Но я не хочу, чтобы вы думали, будто я… отношусь к этим встречам легкомысленно, — проговорила Диана неуверенно. — Это было бы неправдой. Я же хочу быть с вами как можно более откровенной.

— Значит, вы ко мне неравнодушны? Дина подняла голову.

— Да. Так же, как и вы, более неравнодушна, чем мне это дозволено.

Эдварду показалось, что у него свалился камень с души.

Он ей небезразличен, и ему удалось вырвать у нее это признание!

— Знаете ли, порой я думаю, не сказочная ли вы фея, так вы меня околдовали.

Это сравнение оказалось столь неожиданным, что Диана рассмеялась. Ее голос был таким глубоким и чувственным, что Эдвард насилу удержался от того, чтобы схватить

ее, сжать в своих объятиях и сбросить с ее головы эту проклятую шляпку! Он жаждал ощутить тепло ее тела, ее свежее дыхание.

Его чувства не поддавались разумному объяснению. Но кто сказал, что в сердечных делах присутствует разум? Она и в самом деле околдовала его. Окончательно и бесповоротно.

— Скажите мне еще одно, Дженни. То, что вы скрываете, могло бы воспрепятствовать нам быть вместе?

Вопрос был смелым, и Эдвард не удивился, что Диана не сразу ответила.

— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словами… «быть вместе».

— Я спрашиваю, является ли некогда совершенный вами поступок столь ужасающим, что делает для вас невозможным брак? Дыхание Дианы участилось.

— Эдвард, я…

— Нет, нет, не пытайтесь уклониться от ответа. — Эдвард подвел своего коня поближе. — Мне нужна правда, Дженни. Вы скрываете что-то, что является препятствием для принятия предложения руки и сердца?

Диана медленно кивнула:

— Меня оклеветал один влиятельный человек, который пытался таким образом скрыть истину. Ему поверили благодаря его положению в обществе.

— Но раз сами вы знаете, что все это ложь, отчего вы мучаетесь этим? Отчего вы скрываете свое лицо и свое настоящее имя от меня? Вы боитесь, что эти ложные слухи дошли до меня, и я им верю?

— Может быть.

— Так скажите же, что это за слухи, чтобы я мог успокоить вас.

Диана вздохнула.

— Послушать вас, так все совсем просто, Эдвард, будто парой слов, сказанных вам, можно решить дело и поправить мое положение. А все между тем куда сложнее. Вам легко предлагать выход из ситуации, когда вы не имеете к ней отношения…

— Вот то-то и оно, Дженни, я хочу иметь к этому отношение. Я хочу иметь самые близкие отношения… с вами.

Эдвард понял, что зашел слишком далеко. Но было поздно, слова уже слетели с его уст, и Дженни, сдавленно вскрикнув, развернула лошадь и пустила ее галопом, не попрощавшись, нарушая всякие приличия. Изумленный конюх поскакал за ней во весь опор, а Эдвард глядел вслед удалявшейся Дженни, кляня себя за неловкость.

Он опередил события. Дженни не ожидала от него такого всплеска чувств, и признаваться в них, пожалуй, было преждевременно. Он только разбередил ее раны. Впрочем, об этом Эдвард не беспокоился. Незаживающие раны нужно вскрывать. Иногда, думал Эдвард, это единственный способ выпустить из них яд.

А раны Дженни были отравлены ядом — словами ненависти и коварной клеветой, направленной против невинной женщины. И раз она сказала, что слухи о ней ложны — а Эдвард ей верил безоговорочно, — ничто не могло отменить принятого им на днях решения.