Барабаны пустыни
Шрифт:
Мы бьемся с врагом
За землю свою.
Ни шагу назад,
Мы братья-бойцы.
Бойцы-молодцы,
Мы клятву даем
Ни шагу назад!
С другого конца линии доносилось дружное:
О Луна, в вышине,
То придет, то уйдет…
Даже
Саранча продолжала лежать недвижимо, безжизненно. Люди же продвигались все дальше вперед. Казалось, что их линия то прерывается, то круто изгибается, то становится настолько ровной, что покрытое саранчой пространство вдруг принимает очертания длинного широкого ковра, сворачиваемого ставшими в ряд людьми.
Конечно, каждому хотелось расширить свою полоску и набрать побольше. Чуть не дошло до ссоры, когда один из мужчин потянулся за саранчой, лежавшей перед Омраном. Некоторых стариков, оказавшихся когда-то жертвой саранчи, охватило теперь странное чувство, будто бы они сводят с саранчой старые счеты. Поэтому они собирали саранчу с особым пылом, подстегиваемые ненавистью к своему заклятому врагу, и с каждым пройденным метром в их сердцах расцветала радость справедливого мщения за невзгоды, причиной которых была саранча. Со всех сторон доносились призывы удвоить усилия. Громче всех звенел голос шейха Масуда:
— Скорее, скорее, поднатужьтесь-ка, братцы!
Он обращался к мужчинам, хотя половину этой живой линии составляли женщины и дети. На одном из отрезков длинного ряда вдруг разгорелся спор. Оказалось, что семеро мужчин, в том числе и Ашур, решили состязаться в том, кто первым окажется на вершине горы. Заключили пари. И теперь все семеро работали с таким азартом, что пот градом лился с их лбов, несмотря на прохладный воздух. Ащур, который сначала поотстал, скоро обогнал своих соперников и первым достиг вершины. Он и выиграл пари. Стоя на самом верху, Ащур махал руками и кричал, не в силах сдержать охватившее его ликование:
— Э-ге-гей!
Должно быть, в этот момент он чувствовал себя великим полководцем, выигравшим трудное сражение.
Вслед за Ашуром до вершины добрались и все остальные. Последний достиг конца отведенной ему полосы еще до того, как солнце выглянуло из-за дальних горных вершин. Мешки были наполнены саранчой. Люди долго не могли прийти в себя, пораженные чудом, сотворенным их собственными руками. Они гордились собой и радовались чудесному избавлению от саранчи. Взглянув на их лица, можно было с уверенностью сказать, что это лица счастливых людей.
Гора вновь обрела привычный красноватый оттенок. От саранчи, сплошь покрывавшей всю землю еще несколько часов назад, не осталось и следа. Лишь за несколькими насекомыми, пытавшимися спастись бегством, с криком носились мальчишки.
Хаджи Салим не мог оторвать взгляда от красноватой земли и все повторял, что с
— Вот тебе, вот тебе, получай за все!
Да, женщины скоро смогут передохнуть от плача детей, просящих хлеба. А ведь для того, чтобы напечь лепешек, требуется время. Теперь же дети увидят, что сваренная саранча — лакомство, и тогда, отправляясь в школу, они положат в портфели не тоненькие ломтики хлеба, а полные пригоршни вкусной вареной саранчи.
Возвращаются домой жители маленькой деревни, неся за плечами и на спинах мешки, наполненные саранчой. Даже в походке людей чувствуется радость — не идут, а пляшут. Абдель Наби толкает перед собой небольшую тележку, на которую навалены три мешка. За тележкой бегут дети и что-то кричат, а Абдель Наби вторит им, подражая автомобильному гудку:
— Би-би-биб-би-би…
Дети хохочут.
Осел Ашура бежит рысцой, словно и ему тоже очень весело. Рев младенца, которого мать несет на руках, всем кажется мелодичной песней. Ашур без устали рассказывает анекдоты тем, у кого только что выиграл пари. У всех на душе радостно. И с этим чувством они входят в свою маленькую прекрасную деревню, которая издали выглядит как изумрудно-зеленый остров. Солнце ласкает лица людей своими теплыми лучами, и движущиеся фигуры отбрасывают на землю длинные тени. Время от времени они сливаются в одну длиннющую тень, которая движется вперед. Кажется, что это тень несокрушимого богатыря, которому все под силу.
Перевод О. Бавыкина.
Ибрагим аль-Куни
Барабаны пустыни
Мисбах Саид выпрыгнул из кабины, прихватив с собой одеяло. Он расстелил его под чахлым одиноким деревцем и бросил взгляд на своего спутника, открывавшего капот ленд-ровера, чтобы проверить уровень масла и немного охладить мотор. Осмотрелся вокруг. Тишина. Нещадно палящее солнце. Шум мотора все еще стоял в ушах.
— Джаббур, у тебя не найдется случайно таблетки аспирина? От шума твоей машины у меня разболелась голова, — сказал Мисбах, устраиваясь на одеяле. — Голова совершенно раскалывается.
Джаббур принес лепешку, банку сардин и бутылку, наполненную желтоватой жидкостью.
— Вы, горожане, никак не можете привыкнуть к пустыне… Посмотри, вот натуральное лекарство от головной боли и вообще от всех болезней. Куда эффективней твоего аспирина.
— Виски?! В такую жару? Боже упаси!
— Отдохнем здесь до вечера, а ночью тронемся в путь, — сказал Джаббур, открывая банку сардин. — Так будет лучше и для нас, и для машины.
Он разорвал лепешку пополам, откупорил бутылку, наполнил два стакана. Протягивая виски Мисбаху, сказал:
— Давай договоримся с самого начала: я пью один стакан, ты — два. Не забывай, что я за рулем. К тому же я не такой любитель выпивки, как ты.
Кто тебе сказал, что я пью? — спросил Мисбах, будто оправдываясь.
— Ты ведь горожанин. К тому же наверняка в Европе тебя приучили ко всем этим «штучкам». А я все еще ученик. Если бы об этом узнал мой отец, он уложил бы меня на месте из своей винтовки, хотя, говорят, он в свое время и сам был не прочь хлебнуть арака. Вот как жестоки сердца наших отцов!