Барби. Часть 1
Шрифт:
Эти две шкуры, заявившиеся в «Хромую Шлюху», могут искать не крольчатины и тепла, как она, а кое-чего другого. Возможности завершить день славной поножовщиной, например. Или утвердить над «Хромой Шлюхой» флаг своего блядского ковена, как бы он ни назывался, присоединив его к своим владениям.
Дьявол, не вовремя. Барбаросса незаметно отставила гомункула в сторону и запустила руку в башмак, сомкнув пальцы на рукояти ножа. Их всего две, при них не видно рапир или пистолетов, но никогда нельзя недооценивать птенцов Шабаша, иные из них, осатаневшие и потерявшие чувствительность к боли, в бою делаются сущими демонами.
Уходите, девочки, мысленно приказала им Барбаросса. Тут
Интересно, из какого они ковена? Потрепанные плащи, которыми щеголяли гостьи, пусть и серые, не были оторочены волчьим мехом, значит, они не имели отношения к «Вольфсангелю». Неудивительно, Барбаросса помнила все тринадцать душ из «Вольфсангеля», включая не только лица, но также их любимое оружие и охотничьи уловки. Как помнила всех прочих сук из старших ковенов, от хозяек и капелланок до младших сестер и прислуги. Этих тощих сук, мнущихся у порога, «волчицы» не подпустили бы даже к своей конюшне, ухаживать за лошадьми.
Не «волчицы», не «воронессы», не «униатки» и не «флористки». И уж конечно не «бартиантки», потому что шмотки, в которые они были облачены, сестры из Ордена Анжель де ля Барт побрезговали бы использовать на кухне в качестве тряпья. Кто-то из младших ковенов и наверняка молодых, рожденных в этом году. Кто бы это мог быть?
Одеты небогато, но чисто, в одежду мужского покроя — приталенные суконные дублеты, напоминающие ее собственный, и короткие плундры до середины бедра. Ни юбок, ни каблуков, ни шпор, ни паскудных корсетов, в которые предпочитают затягивать себя некоторые юные прошмандовки. Так одеваются суки, мнящие себя мастерицами поножовщины или хорошей кулачной драки, чтоб не стеснять движений — недобрый признак…
Откуда они могут быть и чего ей стоит от них ждать?
Каждый ковен, родившийся в Броккенбурге или отпочковавшийся от другого, в первую очередь думает не о том, как завоевать признание и славу, а о том, как бы выделится среди прочих, заводя собственную манеру одеваться и тщательно разрабатывая отличительные знаки. Некоторые из таких знаков выглядят броскими, призванными бросаться в глаза, вызывая почтение и страх, другие, напротив, неприглядными, заметными только наметанному взгляду. Барбаросса помнила великое множество таких знаков, но не по прихоти своей капризной памяти, цепляюшей на себя все без разбору, точно штаны репейник, а по необходимости — знаки такого рода в Броккенбурге часто могут спасти твою шкуру.
Надменные «Щитохвостки» любят рядиться в алый и серый шелк, а лица украшают сложными узорами из шрамов, которые, по слухам, вырезаются не ножом, а битым стеклом. Девицы из «Блудных Химер» испытывают слабость к шифону и алансонским кружевам, а кроме того, отсекают себе мизинцы, чтобы залить свинцом и превратить в замысловатые амулеты, которые носят на груди подобно брошкам. Адепток «Люцернхаммера» можно узнать по распухшим, как у стариков, костяшкам — старшие сестры, безумные церберы, лупят их до полусмерти, заставляя часами отрабатывать удары на кадках с гранитной крошкой и валунах, отчего, говорят, к четвертому кругу те уже с трудом могут удержать в пальцах ложку…
У двух прошмандовок, ввалившихся в «Хромую Шлюху» вслед за ней, как будто никаких отличительных черт не наблюдалось. Обычная, мало чем выделяющаяся одежда, щедро спрыснутая броккенбургской грязью, обычные украшения, ничего показного или бросающегося в глаза. Разве что некоторая нервозность в движениях и взглядах, которую они пытались скрыть, и весьма неумело. Конечно же они заметили ее — едва только
Следуя заведенным в Броккенбурге традициям, гостьям следовало почтительно приблизиться к ее столику, снять головные уборы, буде таковые у них имеются, и вежливо попросить разрешения отобедать под одной с нею крышей. Может, этот протокол угнетал их чувство гордости — у некоторых юных ковенов, не просуществовавших и года, гордость так велика, что по размерам не уступает всей Саксонии — а может, они нарочно провоцировали ее на ссору, чтобы проверить, так ли крепки кулаки у «батальерок», как об этом судачат в Броккенбурге. Как бы то ни было, приближаться они не стали. Спросили у хозяина по кружке пива и уселись за ближним к двери столом, бросая в ее сторону настороженные взгляды поверх вееров.
Заметили. Изучали. Приглядывались.
Веера… Барбаросса прикусила губу, пытаясь вспомнить, кто из ковенских чертовок использует веера. «Саардамки»? «Ночные Дамы»? «Серые Сеньоры»? Черт, она не помнила. Выудить из ее памяти что-то важное было не проще, чем выудить огранённый рубин из бочки с дождевой водой.
Барбаросса ощутила соблазнительную пульсацию сжатых под столом кулаков. В другое время она бы не раздумывая воспользовалась подобным приглашением судьбы. Расшибла бы эти серые личики, прикрывающиеся веерами, пивной кружкой, и славно сплясала бы на их костях, выколачивая жизнь, пока из пастей не пойдет кровавая пена. Репутация сродни фамильной драгоценности, если ее не подновлять, она тускнеет и гаснет, превращаясь в обычную стекляшку. Старый добрый Броккенбург только потому и прощал сестрице Барби некоторые грехи, что хорошо помнил, на что она способна в гневе. И она старалась прилагать все силы, чтобы память об этом не стиралась.
Но сейчас… Нахер, подумала Барбаросса устало, разжимая кулаки. Ее подмывало позабавиться, превратив мирно гудящую «Хромую Шлюху» в поле боя, засыпанное осколками и залитое кровью, но едва ли она сейчас могла себе позволить такое развлечение. Не говоря уже о том, что при ней находится драгоценный груз, который никак не должен пострадать.
Подумай о Котейшестве, Барби.
Брось эту херню и не призывай на свою голову новых неприятностей!..
Пришлые чертовки негромко переговариваясь между собой, не забывая бросать заинтересованные взгляды в ее сторону, взгляды, которые далеко не всегда удавалось прикрывать изящными веерами. Плевать на них, решила Барбаросса. В Броккенбурге до пизды сук, если она начнет искать драки с каждой встречной, не доберется до Котейшества даже к рассвету…
Гомункул! Она собиралась рассмотреть банку, чтобы удостовериться в том, что та не несет на себе опасных примет. Вытесненного в металле имени, к примеру, или адреса его незадачливого владельца. Забыв про все прочее, Барбаросса вновь подхватила банку на колени, принявшись вертеть ее в разные стороны, стараясь на замечать бултыхающегося, сжавшегося в комок, гомункула.
Шильдика не было. Старикашка фон Лееб, видно, был недостаточно тщеславен, чтобы украсить сосуд с уродцем собственным именем или монограммой. А может, давно выжил из ума, позабыв все имена, включая свое собственное. Имя гомункула также обозначено не было, даже чернилами или тушью. Барбаросса ощутила прилив облегчения, которое, впрочем, почти не затмило мук пустого желудка. Чем меньше существует следов, связывающих банку с трухлявым домом на Репейниковой улице, тем лучше. Тем проще ей будет довести работу до конца.