Барометр падает
Шрифт:
Мне пришлось надеть «торжественный костюм». Его тоже привезли Лиса и Пантера, вместе с гитарой и прочими необходимыми вещами. Торжественный костюм — это тёмно-серый классический английский костюм, но торжественным его делали награды. До генералов мне, конечно, далеко, но для шахматиста мирного времени наград у меня изрядно. Обычно я их, награды, храню в коробочках в сейфе, но сейчас ожидается официальное мероприятие.
По ленинским местам, да.
А подали нам «Чайку», из посольских. Посол, он точно взвесил на посольских весах, кто есть кто. Чемпиону мира и «Волги» довольно, с чем я согласен на все сто.
Пока девочки щебетали на заднем сидении, я искоса поглядывал на водителя. Наш, посольский. Но, судя по всему, безоружный. Оружие, даже когда его носят скрытно, — особенно, когда его носят скрытно! — меняет поведение человека. Разгибает спину. И в переносном, и прямом смыслах. Даже самого мирного. Я, мол, тебя не трогаю, ступай своей дорогою, но на моём пути — не становись!
Нет, водитель безоружен.
И от этого было немножко не по себе. До этого раскатывал без опаски, даже по Западному Берлину, а сейчас напрягся.
Водитель тоже не простак. Заметил. И успокоил:
— Нас сопровождают.
Я в долгу не остался:
— Серый «трабант» и синий «вартбург».
Водитель кивнул:
— Точно. И две машины на параллельных улицах.
«Трабант», так «Трабант». Машинка неказистая, но надёжная и неприметная. Я, правда, приметил, но я-то знал, что никто не отпустит серых козликов в лес погуляти без охраны.
В лесу, не в лесу, а в Трептов-парке мы провели два часа. Нас неназойливо сопровождали люди в сером, ну, пусть смотрят наши немецкие братья, пусть видят.
Вот Трептов-парк пересекли, и входим, наконец, в большой красивый светлый дом, похожий на дворец.
Дворец и есть. Palais am Festungsgraben. Когда-то его построил некий Доннер, камердинер Фридриха Второго. Ну, вроде нашего Меньшикова. Потом здесь располагалось министерство финансов. А теперь…
А теперь здесь общество Германо-Советской дружбы, вот!
И мы — гости этого общества!
Разумеется, нас ждало не всё общество, в обществе шесть миллионов человек. И даже не президиум Центрального правления. Нас ждали активисты, творческие люди, известные и даже знаменитые. Обсудить — пока предварительно — как нам поднять взаимное сотрудничество молодёжи в области литературы и искусства на новый уровень. В свете итогов визита Эрика Хонеккера в Советский Союз. Что можно сделать уже сейчас, реально сделать. Realpolitik, да. Концерты, выставки, совместный журнал «Поиск», что ещё! Смелее, товарищи, смелее, всё в наших руках, ветер наполняет паруса!
И вот посреди пылкого вступления, произносимого Генрихом
Сюрприз-сюрприз! Впрочем, хорошо подготовленный. Вот для этой встречи девочки привезли и костюм, и ордена! И да, я один такой орденоносный, один на весь зал. У других значки разве какие-то, то ли друзья природы, то ли ГТО, а я — залюбуешься!
Хотя, возможно, это от скромности. У Хонеккера разных наград во множестве, видел на парадных портретах, а сейчас он в пиджаке песочного цвета, и тоже значок в петлице. Ну, конечно, это значок общества германо-советской дружбы, должен был сразу догадаться.
Хонеккер унял аплодисментами, обеими руками показал, что можно садиться.
И сказал речь. Мастерски сказал, не отнимешь. Три с половиной минуты! Нет ничего невозможного для социализма, нет ничего невозможного для братского союза, нет ничего невозможного для германо-советской дружбы! И мы все не только это увидим, мы все это сделаем!
Воодушевил, и ушёл — быстро и решительно.
Хорош, да.
И атмосфера — как после грозы. Свежо, целебный озон, и птички начинают подавать голоса.
Генрих предложил перейти в соседний зал, там-де удобнее общаться неформально.
И мы перешли, как не перейти, если хозяин зовет. А что Генрих Штаффер сегодня за хозяина, сомнения не вызывает.
Соседний зал — зал банкетный, это радует. Легкие закуски, пиво, соки. Минеральная вода. Кресла, кушетки, банкетки для тех, кто слаб на ноги.
Налетай, торопись!
Нет, никто не торопился. Брали бутылку пива, и пили прямо из горлышка. Такая нынче мода в Германии. Насмотрелись американских фильмов, что ли? И бутылки маленькие, на треть литра, тоже веяния Запада.
Но пиво хорошее. Не хуже западноберлинского. И я его пью. Медленно и с достоинством. Отдыхать, так отдыхать. К нам подходят, говорят вежливые слова. Спрашивают, как у меня настроение. Отвечаю, что боевое, что всё впереди, что настоящий марафон начинается после сорокового километра. И если есть у вас букмекеры, ставьте на меня, не прогадаете. Но при этом делаю этакий жест рукой, свободной от пивной бутылки. Двусмысленный жест. То ли «сгорел сарай, гори и хата», то ли, напротив, гагаринское «Поехали!»
Подождите, сами увидите, тогда и поймёте.
— Чижик! — подаёт особый сигнал Пантера.
Я смотрю — и вижу Дина Рида. Живого, настоящего Дина Рида. Я ему дважды звонил, но он в отъезде, отвечал мне печальный женский голос. Дин Рид сейчас в Югославии. Снимается в фильме. Но скоро вернется. Что ему передать? Передайте, что звонил Чижик, Михаил Чижик, шахматист. Да, поклонник (назваться поклонником творческого человека срабатывает стопроцентно). Хочу повидаться.
И встреча состоялась.
— Вот ты какой, северный лис! — сказал Дин Рид по-русски, и рассмеялся. — Нет, я русского почти не знаю. Выучил несколько фраз летом, когда был на БАМе. А ты, Чижик, был на БАМе?
— Нет, не был. Ты — знаменитый певец, на твой концерт придёт сто тысяч человек, все будут слушать, все будут счастливы. А я шахматист, ну, дам сеанс двадцати, максимум пятидесяти игрокам, никакого сравнения.
— А все-таки стоит побывать! Нет ничего лучше, чем проездиться по России!
— Оно, конечно. А по Советскому Союзу ещё лучше!