Барракуда
Шрифт:
— Этими руками?
— Вы не ответили на мой вопрос, Кристина.
— Человека убить не могла бы никогда, — твердо ответила она, ударив первое слово.
Старший следователь жестом показал официанту, что хочет расплатиться.
Прошло два месяца. Работа над фильмом подходила к концу. Ордынцев кофе со своим ассистентом не пил, не задавал вопросов, ничем не выделял среди других. Вел себя ровно и спокойно — безразлично. Казалось, та ночь приснилась. Кристина поставила на нем крест, решив, что все к лучшему. Служебные
— Любаня, у тебя нет знакомого гинеколога?
— А в чем проблема?
— Правый бок колет, надо бы провериться.
— А почему не в районную?
— По кочану, — отшутилась подружка, — времени нет на безумные очереди.
— Есть классная тетка, — успокоила Любочка, — надежная и проверенная на личном опыте. Но сама понимаешь: бесплатный сыр только в мышеловке.
— Хорошо, телефон дашь?
— Легко! — ответила Каток.
Инна Викторовна жила в сталинском доме на Соколе. Дверь открыла моложавая симпатичная женщина и, приветливо улыбаясь, пропустила в квартиру.
— Проходите, раздевайтесь, надевайте тапочки. Я сейчас, — показала на боковую дверь и исчезла в ванной, откуда сразу же послышался шум воды.
Осмотр и беседа заняли не больше десяти минут. Дело ясное, о чем говорить!
— Вы беременны, милочка, — сообщила врачиха. — Будем рожать? Или как?
— Или как, — пробормотала «милочка».
Глава 7
Вот и все! У нее никогда не будет детей. Чистили часть — загадили целое. Убиваться из-за этого не стала, стиснула зубы и продолжала жить. Дни летели за днями, и каждый, как белка в колесе. Спихнула сессию, сдали картину.
— Куда отправишься в отпуск? — спросила Хлопушина, надкусив «корзиночку».
— На диван, — усмехнулась Кристина.
— С кем?
— С ленью.
— Девушке положено валяться на диване с именем существительным мужского рода, одушевленным, — назидательно заметила Ольга, — а не развивать в себе безделье. Лень — это зов старости.
Ответить достойно «наставнице» не успела.
— Не помешаю? — у столика проявился Ордынцев, в одной руке он держал полный стакан кофе, в другой — тарелку с жалким бутербродом: яйцо под майонезом.
— Евгений Саныч, — расцвела второй режиссер, — нет, конечно!
— Как жизнь?
— Отлично, обсуждаем, отпуск Кристины.
— И к чему пришли? — улыбнулся режиссер, устраиваясь за столиком.
— Может, поедем в Сочи, — пожала плечами отпускница.
— С Марией Павловной? — надо же, помнит, как зовут.
— Нет.
Ольга посмотрела на часы.
— Черт, совсем забыла: мне же должны сейчас звонить. Извините, мои дорогие, я вас покидаю.
— А о банкете не забыла? — поддел Ордынцев.
— Ни за что! — вспорхнула Хлопушина со стула. — До завтра, — и ускакала по мифическим делам.
Кристина сделала крупный глоток: оставлять чай жалко, пить горячо, а сидеть с каменным лицом противно и глупо.
— Побереги желудок, — посоветовал Ордынцев и
— Что вы имеете в виду?
— Твоего друга. Очень приятный молодой человек.
Кристина вспомнила встречу в метро.
— Да. Не хуже вашей спутницы.
Режиссер довольно ухмыльнулся.
— Послушай, я бы хотел тебя кое с кем познакомить.
— Зачем?
— Думаю, знакомство тебе пригодится.
— А я не люблю, когда думают за меня.
— Это похвально, — одобрительно кивнул Евгений Александрович. — Только жить надо так, чтобы не друзья становились врагами, а твои враги превращались в друзей.
— У меня нет врагов.
— Как говорил Шекспир, «заносчивость — не прочный материал».
— На классиков ссылаться — ума не надо! Время да звон монет в кармане всегда помогут отыскать пример на каждый случай жизни.
Ордынцев от души расхохотался.
— Ну что ж, неплохо! Не совсем четко сформулирована мысль, но этот недостаток вполне компенсируется быстротой реакции, — потом посерьезнел и добавил. — Это правда, щеголять цитатами легко, когда есть хорошая библиотека. Читай себе да на ус наматывай. Но вот насчет ума ты погорячилась, потому что только к мудрому сердцу найдут дорогу мудрые мысли. Ты еще, конечно, молода, но чем раньше это поймешь, тем меньше будешь горя знать.
— Горю на годы плевать, — не выдержала Кристина, — а за урок спасибо. С вами, вообще, очень поучительно беседовать, — мимо сновал народ, за спиной бубнили чужие голоса, на Ордынцева глазели — открыто и исподтишка. Быть придатком знаменитости оказалось скучно, глупо, унизительно. — Можно я пойду? У меня еще дел очень много, — она поднялась из-за стола. — Приятного аппетита, Евгений Александрович!
— Сядь! — резко приказал тот. От неожиданности помощница плюхнулась на стул. — И остынь. Учить жизни не собираюсь, и хоть вправить тебе мозги не грех, заниматься этим не стану. Просто ставлю в известность: завтра, в девятнадцать часов ты должна быть у выхода метро «Октябрьская», радиальная, там и подхвачу. Будет деловая встреча, мне понадобится твое присутствие. Ты ведь, кажется, мой ассистент? — режиссер знал, на что бить: в работе Окалина была безотказна.
— Хорошо, — послушно согласилась ассреж, — до завтра, — и снова поднялась, уверенная, что теперь-то ее никто не дернет за рукав.
Ордынцев молча кивнул и надкусил скукоженный от ожидания бутерброд.
Погода была великолепная. Легкий летний дождик прибил пыль, омыл листву. Воздух очистился и, захмелев от озона, скинул с себя дневной жар, как работяга — осточертевшую робу. Народ распихал зонты по сумкам и, довольный, разбегался после работы кто куда. Она потопталась у выхода пятнадцать минут и со спокойной совестью собралась присоединиться к домоседам. Идти было некуда, видеть никого не хотелось. Последнее время Кристина все чаще торчала дома: занималась уборкой, валялась на диване с книжкой и даже повадилась готовить обеды. Мать такой метаморфозе поначалу была несказанно рада, потом радость поутихла, а скоро и вовсе сошла на нет. Мария Павловна все чаще стала намекать, что принца дома не найти. Другого зятя она, конечно, для себя не мыслила.