Барракуда

Лунина Татьяна

— У нас не Чернобыль, Инна Матвеевна.

— Хуже! — отрезала та. — У них честно рвануло, и все побежали. А ваше телевидение убивает втихомолку, медленно, но верно, да еще приманивает славой. Вот вы и тычетесь туда, как слепые кутята в материнскую сиську, а там не молоко — яд.

— Да-да, — подхватила молчаливая медсестра, — это правда. У меня двоюродный брат забрал из Останкина жену еще в восьмидесятом, сразу после Олимпиады. Он был членом госкомиссии по приемке ОТРК. Говорил, японцы замеряли там какие-то шумы, белые, что ли, так стрелка зашкаливала. А уж как Лизавета его на телевидении помешана — слов нет, ревела белугой после увольнения целый год.

Дружный дуэт в белых халатах изумлял своим невежеством, как будто не два столичных медика обсуждали проблемы здоровья, а пара темных деревенских баб судачила на завалинке о всяких небылицах.

— Короче, вот что я вам скажу, моя дорогая! — эндокринолог припечатала ладонью медицинскую карту Окалиной. —

Хотите жить, о телевидении забудьте. Популярность, конечно, приятна, я сама только вас и смотрю, но мое удовольствие отравляет мысль, что вы себя губите. Если не убеждают слова, поверьте фактам, — она взяла в руки снимок УЗИ и стала сыпать медицинскими терминами, водя указательным пальцем по темному фону с непонятными дымчатыми разводами. Из всего сказанного Кристина уловила одно: на щитовидке появились новые узлы, незначительные, но способные на подлость. — Щитовидная железа — весьма уязвимый орган, реагирующий на малейшее отклонение от нормы. Недаром, например, эутиреоидный зоб является профессиональным заболеванием телевизионщиков и всех, кто подвергается любым излучениям. Сейчас, к сожалению, от этого не застрахованы даже дети: экология, — со вздохом пояснила докторша, поправила очки и взяла дешевую шариковую ручку с обгрызенным синим концом, похоже, кусала с досады на бестолковых пациентов, которые жизни предпочитали славу.

— Инна Матвеевна, я не могу оставить эту работу. Смягчите приговор, а? — улыбнулась Кристина, ей было совсем не до смеха.

Пожилая женщина снова сдвинула очки вниз и внимательно посмотрела на упрямицу. Птичье личико, покрытое мелкими морщинами, выражало озадаченность.

— Я что-то не пойму, вы не хотите жить?

— Хочу.

— Тогда в чем дело?

— Просто ни на что другое я не гожусь.

— Талантливый человек талантлив во многом. Пишите книги, сейчас это модно, преподавайте, у вас, кажется, есть институт, где готовят телевизионные кадры, организуйте какой-нибудь дамский клуб — делайте, что угодно! Вы же молодая, энергичная, умная женщина, голова-то у вас на что? Неужели ничего не можете придумать?

— Не-а, — с улыбкой подтвердила безголовая звезда.

— Да-а-а, — вздохнула докторша и поправила очки. Она проделывала это очень забавно, будто птичка клевала зернышко: головка вниз, неуловимое движение, р-р-раз — и готово. — Значит так, ежедневные прогулки в любую погоду, не курить, не нервничать, принимать регулярно лекарство, не забывать про врача, а с телевидением придется, — в очередной раз тронула роговую оправу и задумчиво посмотрела поверх стекол, — придется пересмотреть отношения. Если возможен другой график, давайте рискнем, — и снова головка вниз — очки вверх. — Я знавала случаи, когда одержимость побеждала болезнь. А вы, судя по всему, человек одержимый. Удачи! Жду вас через полгода.

…Кристина включила печку, обхватила обеими руками руль и задумалась. Если верить эндокринологу, а не верить не было причин, ситуация рисовалась ни к черту. То, что телевидение пожирает здоровье, ни для кого не являлось секретом. Особенно вредной считалась работа в аппаратной и на эфире. В советские времена об этом робко заикался профсоюз, наиболее ретивые пытались добиться всяческих льгот, одно время выдавали даже талоны на бесплатное питание и молоко, приглашали диагностов с замысловатыми приборами. Потом кампания по оздоровлению сдохла, так и не успев толком пожить. Появились новые проблемы, например, барахольные распродажи, где при тотальном дефиците народ впадал в ступор, забывая обо всем на свете, или кидался грудью на прилавок, не помня себя. Телевизионщики, вообще, не особо пеклись о собственной персоне. В первую очередь волновали съемки, монтажи, озвучки — эфир, которому поклонялись, точно идолу — дикари. Тут уж при ошибке могла запросто полететь голова, а безголовому другие органы ни к чему, стало быть не о них и надо переживать. Но сейчас бравировать беспечностью не стоило, иначе докторша окажется права. Не то, чтобы слова этой врачихи напугали, вовсе нет, но рано или поздно задуматься над ними придется. Одно известно без всяких раздумий: из эфира она не уйдет, уж лучше сразу сдохнуть.

Кристина посмотрела на часы: семь. Сегодня как раз тот редкий день, когда можно распоряжаться собой. Поваляться с книжкой на диване или убрать наконец в квартире, нагрянуть к Шалопаевым, послушать милый лепет Светика, понежиться в чужом тепле, или заехать к Зориной и, совмещая приятное с полезным, обсудить за кофейком предстоящую съемку, а то присмотреть в галерее «Актер» новый костюм — да мало ли приятный дел у безделья! Кристина Окалина выжала сцепление и покатила на работу.

Сегодня не ее эфир, вся группа сидит по домам, значит, ключ у дежурной. Она с нетерпением толкнула тяжелую стеклянную дверь, предвкушая, как войдет сейчас в комнату на втором этаже, закроется изнутри, скинет сапоги, забросит ноги на рабочий стол, положит на колени толстый словарь и напишет заявку на новый фильм. А после выкурит, не спеша, сигаретку, наберет на проклятом компьютере текст, распечатает и завтра с утра запустит в работу. У

нее зачесались ладони от желания схватиться за ручку. Никому бы и в голову не пришло, что лучшая ведущая информационной программы ненавидела компьютер, предпочитая этому электронному умнику простую авторучку. У независимой журналистки, стилю которой завидовали многие, была идиосинкразия ко всякого рода технике и, будь на то ее воля, правила бы лучше лошадьми, чем крутила руль иномарки. А еще ведущая «Арабесок» имела одну слабость — старую самописку, подаренную в восьмом классе отцом. Кристина тряслась над ней, как Кощей над яйцом. Все свои заявки и сценарии авторских фильмов писала именно ею, доверяя безразличной машине лишь воспроизведение текста. Беспощадно перечеркивая и переписывая целые страницы, старательно шлифуя каждое слово, она выискивала среди множества других самое верное, несущее мысль и способное заразить эмоцией. Может, именно поэтому фильмы Окалиной никого не оставляли равнодушным. Бесчувственная машина была в этом деле не помощница, выручала черная толстуха с блестящей макушкой и тусклым «Союз» по боку потертого колпачка, которую не забывала подкармливать заботливая хозяйка. «Корм» добывался у черта на куличках, в убогом магазинчике канцелярских товаров, чудом пережившем изобилие и разруху. Дома Кристина превращала эту часть своей работы в ритуал. Аккуратно раскладывала на письменном столе чистые листы бумаги, рабочие записи, отцовский подарок, потом варила в медной турке свежемолотый кофе, включала настольную лампу и наслаждалась процессом. Но сейчас почему-то потянуло не к уютной лампе, а в бетонную коробку, под вредоносные лучи, где так легко работалось и все вокруг наполняло жизнь смыслом.

— Добрый вечер! Пожалуйста, ключ.

— Здравствуйте, а ключа от вашей комнаты нет, — приветливо улыбнулась дежурная. — Грантова взяла.

— Давно?

— Минут десять назад.

Опоздавшая молча кивнула и направилась в бар за парой чашек кофе и одним эклером, Женечка обожала сладкое.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она с улыбкой размышляла о своем редакторе. Трудоголик Женя и впрямь становилась ее точной копией — ненормальной особью, помешанной на работе, какой и в собственный выходной дома не сидится… Наверняка, вылизывает сейчас тексты или опять строчит что-то в синей тетрадке, которую упорно прячет от всех. Может, сочиняет роман? А почему бы и нет? У девочки хороший слог, есть фантазия, Женя наблюдательна, умна, усидчива. Вполне возможно, что когда-нибудь над теми, кого тайком выписывает Женечка в тетрадке, станет лить слезы или смеяться капризный читатель. Кристина надавила локтем металлическую ручку и толкнула дверь.

За ее рабочим столом сидела Женя с раскрытой тетрадкой. Напротив стоял начинающий политик, демагог Бугров, который рвался в «Арабески» и надоедал беспрерывно звонками. В правой руке он держал белый конверт, похожий на те, что разносила когда-то почтальонша Окалина, только раздутый слегка. При внезапном появлении ведущей редактор оторопела, а Бугров расплылся в улыбке.

— Добрый вечер, Кристина, вы очень кстати! Женечка, правда, уверяет, что отчитывается перед вами за каждый цент, но я рад возможности вручить это лично, — и он протянул пухлый конверт. — Может, вы позволите не расписываться в вашей ведомости? Я ведь человек публичный, а значит легко уязвимый, — частил говорун, не опуская правую руку, — сами понимаете, мне в подобных делах светиться ни к чему.

В ушах зазвучал презрительный голос Сиротки: «Не вышло, дорогуша, замазалась!»

— Да, конечно, — кивнула она, прошла мимо вперед, поставила на стол кофе с дурацким эклером. «Учетчица» поспешно захлопнула тетрадь. Кристина молча взялась за коленкоровый переплет. Грантова открыла рот.

— Закрой, — вежливо посоветовала старшая. От этой вежливости младшая побледнела.

Страницы Жениной тетрадки были аккуратно разграфлены черным фломастером, в графы школьным старательным почерком вписаны фамилии и цифры. Женечка вела свою бухгалтерию, как заправский бухгалтер, грамотно и четко. Против каждой суммы с разным количеством знаков куцым столбиком темнели фамилии двух подписантов: того, кто дал, и той, что взяла. Суммы были немалыми и выражались в условных единицах.

* * *

— Привет, детка!

— Привет!

— Ну как?

— Отлично! Только надо еще немножко доснять.

— Зачем? Мне больше нечего добавить.

— А мне есть. Я собираюсь показать живого человека, слабую женщину…

— Я не слабая, — недовольно перебила Зорина.

— …слабую женщину, которая не побоялась взвалить на свои хрупкие плечи тяжеленную ношу, и не болтает языком, как другие, сильные умники, а молча спасает детские жизни и судьбы. Она такая же, как любой из нас. Так же приходит усталая домой, готовит ужин для двоих, ждет терпеливо мужа… нет, ждать не будем! Я сниму вас вместе. Надюша, пойми, просто деловая дама, пусть даже самая успешная и благородная, здесь не годится. Никому не нужна говорящая голова. А вот если мы подадим тебя со всеми потрохами — мужем, кухней, домашними тапочками — народ клюнет.