Барракуда
Шрифт:
— Я могу ваши вопросы принять за согласие? — решила она подыграть. Дубльфим усмехнулся и кивнул. — Спасибо. С кем договариваться о времени?
— Со мной, — в его руке, словно у фокусника, вдруг появилась визитная карточка. Кристина могла бы поклясться, что секунду назад там ничего не было. — Звоните, договоримся, — на этот раз Ефим Ефимович утверждал, а не спрашивал.
До выхода «Арабесок» оставался целый час. Она таращилась в окно и курила, чувствуя, как чешутся руки от желания немедленно снимать Осинского. Эфир, считай, в кармане, Лихоев будет в восторге от этой идеи. Потому что задумала ведущая не просто сунуть микрофон под нос известному всей стране человеку, а раскрыть с потрохами. Раскрутить его будет непросто и уж, конечно, одним интервью не обойтись. В голове
— Кристина, — к ней подошла Женечка, — вас к телефону.
— Меня нет.
— Это опять Петр Сергеевич, он уже в третий раз звонит.
— Хорошо, скажи, иду, — Женя испарилась мгновенно.
На столе терпеливо ждала трубка, соединенная с серой коробкой извивающимся змейкой шнуром.
— Алло!
— Здравствуй, Кристина, — голос отчима постарел лет на десять. — У меня плохая новость. Мамы больше нет.
— Как нет?
— Она умерла. Час назад.
— Не может быть, — прошептала Кристина, — неправда, не верю. Я говорила сегодня с врачом, у нее все хорошо. Зачем вы врете?! — в комнате повисла мертвая тишина. Казалось, всем было слышно, как тяжело дышит на другом конце провода пожилой человек.
— Приезжай, мне нужна твоя помощь.
Через сорок пять минут ведущая «Арабесок», улыбаясь, приветливо сказала в эфире: «Добрый вечер!»
Это был високосный год, и он косил без разбору. Сначала — мужа, потом — мать. Косарь оказался докой, размахивал смертоносным орудием размеренно и умело, не давая другим даже повиниться перед каждой скошенной головой. Она так и не выбрала час, чтобы съездить в больницу: поговорить, посмотреть, погладить напоследок материнскую руку… И это было самым мучительным, что случилось в те дни, болезненнее самого ухода матери. Кристину мучила совесть, от которой невозможно скрыться. Нельзя заткнуть уши, чтобы не слышать ее упреков, немыслимо вырезать ноющее сердце, исключено абсолютно убежать от себя. Она казнилась постоянно. Не вылезала из Останкина, работала до чертиков в глазах, затеяла в квартире генеральную уборку — не помогало ничего, Кристина никак не могла успокоиться — неблагодарная, эгоистичная, черствая дочь, проморгавшая свою мать. Наконец поняла, что этот камень вины с души не скинуть, как ни старайся, смирилась и стала жить дальше, уповая на время, обязанное притупить боль. Так прошло три месяца. Позади остались удачная премьера фильма об актерах ГУЛАГа, программа с Осинским (таким этого умного «кукловода» зрители увидели впервые), новогодние праздники. Шалопаевы отдохнули в Испании, вернулись загоревшими, счастливыми и беспечными, как дети. Засыпали Кристину подарками, заласкали, не хотели от себя отпускать. Мишка решил усыновить ребенка.
— Возьму какого-нибудь пацана из детского дома, а то из роддома, там же полно брошенных. Лучше, конечно, прямо с пеленок, чтоб совсем, как свой. Ты знаешь, Криська, я ведь уже приглядывался к этим ребяткам в одном заведении, — признался рыжий, задумчиво глядя на огонь в камине. — Это, я тебе скажу, картина еще та, душу рвет, как швея нитку, — рраз и готово, ты уже весь в раздрае. Я оттуда чуть не на карачках выполз, — он встал из кресла, поворошил кочергой поленья. — У них такие глаза, что никакой Джоконде и не снились. Моя воля — всех бы забрал.
— Забрать, положим, ты не сможешь, а вот дом для них выстроить — вполне, а то и два, — заметила «сестренка». — Оборудовать, прилично обставить, нанять хороших профессионалов, платить им достойно.
— Правда, Мишенька, мы же можем себе это позволить, — робко вмешалась Светлана. — А маленьких возьмем из родильного дома. Мальчика и девочку. Девочку назовем Кристиной, — было ясно, что мечтали они об этом не раз, и теперь от слов решили перейти к делу.
— Я подумаю, — деловито кивнул Шалопаев, — но говоришь ты, сестренка, дело. Пару, может, и не потяну, а на один домишко силенок хватит, — улыбнулся ушастый. — Меньше бабок чинушам отваливать стану. Они и так уже скоро задницей их будут жрать, твари ненасытные!
Шалопаев
— Андрюша в юности был очень дружен с Ефимом, — коротко ответила Зорина. Было ясно, что эту тему она обсуждать не хотела.
Близился юбилей архитектора, и старая знакомая все чаще вспоминала свое первое появление в доме Андрея Ивановича, когда Ордынцев познакомил молодую помощницу со своим старым другом. У того вечера будет свой юбилей — десятилетний.
Под колеса машины кинулась черная кошка. Замечтавшийся водитель тут же нажал на другую педаль, завизжали тормоза, «ауди» проехала несколько метров и застыла на пустой, плохо освещенной дороге. Кристина перевела дух, открыла дверцу и вышла. «Если кошка жива, возьму к себе. Выхожу и будем жить вместе», — решила одиночка. Смелые планы провалились с треском. На укатанном снегу расплылось темное пятно, а рядом — другое, вытянутое, с хвостом, мирно сложенными лапками и маленькой головкой, вернее, тем, что от нее осталось. Кристина вернулась в машину, выкурила неспешно сигарету и покатила по ночной улице дальше.
…Ее распирало от досады на весь мир: бездушных гаишников, автомобили, равнодушно проезжающие мимо, апатичный снег, хлопьями оседавший на непокрытой голове, юбиляра, которого угораздило родиться зимой, собственную глупую самоуверенность, погнавшую в дорогу с капризной коробкой передач. В машине вяли цветы и томился подарок, дома, наверняка, трезвонил забытый мобильник, а растяпа застряла у обочины, в нескольких кварталах от цели, готовая кусать локти, что поленилась закинуть «ауди» в автосервис и добраться к Зориным на такси. Еще немного, и она прыгнет в машину к любому, пусть даже к Змею Горынычу, лишь бы не торчать здесь. Рядом плавно тормознул черный «мерседес», опустилось заднее стекло, и в открытый проем просунулась знакомая голова. Незадачливый водитель скопировал нехитрый маневр.
— Добрый вечер, — улыбнулся Осинский. — Кажется, вам нужна помощь? — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она застряла не по доброй воле.
— Не помешала бы.
— Куда-то подвезти? — вот сейчас мог бы и не спрашивать, а просто предложить свои услуги. «Мужик он или нет, черт его побери!» Кристина почувствовала, что еще минута вежливых экивоков, и вся ее злость обрушится на ни в чем не повинного Дубльфима.
— Зачем? — мило улыбнулась она, сдерживая раздражение.
— А не нужно?
С этим человеком пикироваться бессмысленно, да и времени не остается совсем. В конце концов, тащиться на буксире такой иномарки — не самое постыдное дело.
— Можете взять меня на буксир и отвезти в одно место? На Малую Бронную, это рядом.
— К Зориным?
— Ефим Ефимович, — не выдержала Кристина, — вы когда-нибудь разговариваете с людьми в утвердительном тоне? Или всегда только пытаете?
— А вы, журналисты, обижаетесь, когда вас лишают монополии на вопросы? Садитесь в машину, Кристина. Мы с вами гости одних хозяев, я тоже еду на юбилей. Ведь вы собираетесь поздравить Андрея?