Бару Корморан, предательница
Шрифт:
— Приношу свои извинения, — сказала Бару, крепко стиснув львиные головы на подлокотниках кресла. — Я только что обесценила имперский фиатный билет в Ордвинне. Я отодвинула нас на десять лет назад, пустила прахом экономику провинции и обанкротила большинство князей.
Ее приказы обернутся катастрофой. Выпустив столько фиатных билетов, банк не сумеет обеспечить их золотом и серебром. Деньги хлынут на рынок посредством соблазнительно щедрых ссуд, неслыханного богатства, рожденного из бумаги и чернил. Князья передерутся, лишь бы поставить подписи
Но ордвиннские князья, вероятно, не знакомы с термином «инфляция». Они явно не в курсе того, что избыток денежной массы убьет ценность валюты. Однако ордвиннский лесоруб, видя, что теперь княжеская лесопилка, благодаря лавине ссуд, может купить все его сырье одним махом, поднимет цены. И так же поступят рыбаки и рудокопы, каменотесы и землеторговцы, охотники и кожевенники. А те, кто работает за жалованье, столкнувшись с новыми ценами, потребуют прибавки, дабы сохранить способность прокормиться.
Цены на потребительские товары взлетят до небес, и покупательная способность фиатного билета, количество товара, который можно купить за него, резко упадет.
Да, это будет финансовое самоубийство. Доверие к фиатному билету рухнет, и вскоре излюбленное оружие Фалькреста будет годиться лишь на подтирку.
Естественно, что все ссуды и долги, исчисляемые в фиатных билетах, — те самые, из которых Тайн Ху вознамерилась построить свой союз, — не будут стоить ни гроша.
Вместе с ее собственными подделками.
Все, исчисляющееся в фиатных билетах, будет начисто сметено. И тут уж ничего не смогут поделать ни Зате Ява, ни губернатор.
Восстание, затеваемое Тайн Ху, сгинет вместе с княжескими долгами.
Ну а золото, загодя накопленное Фиатным банком, будет роздано в виде мелких ссуд. Но не князьям — об этом Бару позаботилась. Ссуды, дозволенные ее приказом, пойдут в карманы рыбаков, лесорубов и крестьян, возделывающих оливковые рощи. И каменщиц, и их сыновей, вскормленных меловой пылью.
Ордвинн соскользнет обратно к экономике доимперских времен, основанной на золоте и потребительских товарах. Однако золото это окажется в руках простого человека. Понаблюдав, как Маскарад перестроил экономику Тараноке, Бару устраивала в Ордвинне совершенно обратное.
Каждый из договоров о золотых ссудах — тех, что спасут сотни тысяч крепостных от голода и долговой кабалы, — будет начинаться с крупного заголовка: «ОТ ЩЕДРОТ ИМПЕРСКОГО СЧЕТОВОДА БАРУ КОРМОРАН».
Но большинство ордвиннских крестьян неграмотны. Тем лучше. Кому–нибудь придется зачитывать договоры вслух. «От щедрот имперского счетовода Бару Корморан…»
Запомните ее имя.
— Нас должны видеть за обедом, — произнесла она вслух.
Принципал–фактор вытаращил глаза.
— Что?
— Работа не оставляет мне времени на ухаживания. Мне нужен мужчина — в качестве эскорта, который защитит меня от неподобающих шепотков. Нас связывают служебные отношения, за которыми можно прятать любовную связь, отчего все будет выглядеть много достовернее. Вы женаты?
Плечи
— Нет, — ответил он. — Но…
— Жаль. Иначе скандал вышел бы еще убедительнее. Ладно! — Бару улыбнулась и хлопнула по столу ладонью. — Напишите моему секретарю, он распорядится. И еще…
Латеман подпер подбородок ладонями.
— Да?
— Ваш секретарь. Женщина в медвежьей шубе. Она из Сентиамутов? Из княжества Вультъяг?
— Аке? Урожденная Одфири. В замужестве — Сентиамут. Хотя ее муж в Погребах как бунтовщик… — Глаза его вдруг расширились. — Нет! Она незаменима!
— Уволить, — отчеканила Бару.
А то, что произошло потом, было уже простой экономикой.
— Это моя вина, — поведала Бару актрисе. — Я все устроила.
Их территории на барной стойке разделял частокол из пустых стопок.
Менее получаса назад актриса пролила на столешницу виски. Сейчас она слушала Бару и рисовала пальцами реки, вытекавшие из одной лужицы и впадавшие в другую. На ней было роскошное камчатное платье — красное с золотом.
— Не может быть, — отвечала она с сильным урунским акцентом. — Разорить князей и купцов? Как одна женщина могла сделать такое?
Весна сменилась летом. Ссуды, учрежденные Бару, вызвали па рынке эйфорию, но ненадолго. Вскоре экономика, объевшаяся излишками фиатных билетов, начала задыхаться. Цены взлетели вверх. Инфляционный коллапс, разгоревшийся на портовых рынках, выплеснулся наружу, как бумажный шторм.
Противницы Бару, Тайн Ху и Зате Ява, были обузданы. Ценой нарастающей разрухи.
— Все это — только моя работа, — подтвердила Бару, добавляя к частоколу очередную опустевшую хрустальную стоику. — Нищета. Беспорядки. Введенный из–за беспорядков комендантский час. Купцы, вываливающие фиатные билеты в бухту, потому что они обесценились. Вереницы голодающих, тянущиеся прочь из города. — Она рассмеялась. Смех должен был прозвучать горько, неискренне, но получился сильным, почти хвастливым. — Я превратила должность счетовода в настоящее искусство.
Актриса ахнула — удивленно, а может, и поражению. Хмельные реки на ее территории дрогнули в своих руслах, освещенных огоньками свечей.
Равнодушный наблюдатель принял бы актрису за сестру Бару. Она оказалась чуть меньше ростом, чуть слабее Бару (с последним было не поспорить, ведь тренировки в школе и повседневный труд закалили саванта!), но общее сходство здесь
явно присутствовало. Бару, недолго думая, решила использовать данное преимущество как камуфляж. Помимо прочего, актриса могла похвастаться тем же обаянием и властностью, которая не нуждалась в подтверждениях и не зависела от одобрения или верности окружающих. Вероятно, именно поэтому Бару и заговорила с ней, если только актриса не обратилась к ней первой. Она была новичком — таверну рекомендовала ей двоюродная сестренка — и, кто знает, наверное, она увидела в Бару частичку самой себя.