Барышня ищет разгадки
Шрифт:
Эти мысли как-то не позволяли мне отчаяться. Ариадна же Яковлевна рыдала, стонала, уходила в темноту какого-нибудь коридора, но вскоре возвращалась — потому что там темно, а у меня здесь какое-никакое освещение. И остатки стула. Я смеха ради попробовала собрать их обратно в стул, и у меня вышло, но только частично, и я ощутила себя такой уставшей, будто допросила четверых. Эх, мало у меня практики в бытовых магических воздействиях, нужно больше.
Потом я поддалась убеждению Ариадны и немного разведала три отходящих от площадки коридора — оставляя освещение на площадке
Почему я была так твёрдо уверена, что меня будут искать и найдут?
Не знаю, честно — не знаю. Дома сразу бы поняла, что всё, конец пришёл, или же нужно самой трепыхаться и искать выход. Может, и нашла бы, а может — и нет. Здесь же я верила в могущество тех, кто снаружи. И убеждала себя — ещё недостаточно времени прошло, ещё никто не понял, что я потерялась, ещё не сообразили, куда пойти и кого спросить.
— Да не найдёт нас никто, — Вострова, по обыкновению, ныла. — Кому мы нужны? Ваш Соколовский, сами сказали, в отъезде. Ваш отец вас не так долго знает, чтобы всё бросить и искать, да он не поймёт даже, что вы потерялись.
— Увидим, — бодро говорила я.
Но время шло, а нас никто не находил. Вообще, Оля, если ты забыла — Миша со своим отцом ой как далеко, а Иван Алексеевич не слишком хорошо ориентируется в здешних реалиях, он в Сибирске недавно. Болотникову доложат, наверное, но только завтра, да? Когда я не приду на службу? Или вечером? Хотелось бы, чтобы вечером.
Но какой-то частью сознания я понимала — вообще нет ничего особенного в том, что я не пришла домой ко времени, со мной случается. И в том, что я не пришла утром на службу — тоже случается, а предупредить сразу удавалось не всегда. Были дела служебные, дела магического управления, дела мои личные… так что могут и до завтра не хватиться.
Миша бы хватился, он и хватится — я же не свяжусь с ним вечером, у нас в обычае поговорить перед сном. Мы утром и распрощались-то — до вечера. А я не свяжусь, он забеспокоится… но он далеко.
Близко Иван Алексеевич. Догадается ли?
А потом откуда-то сверху к нам начал просачиваться дым. Такой, знаете, как от костра бывает. Он пах дровами — отличными сухими дровами. Это где-то рядом топят? Или… это пожар?
Дым шёл из коридора, одного из трёх имевшихся у нас. Где-то там, на поверхности, пожар? Или нас пытаются выкурить с этой площадки?
Ариадна снова принялась рыдать, что мы здесь умрём и нас никто никогда не найдёт, что нужно бежать и спасаться, и даже уже не очень-то важно, куда именно бежать и спасаться. А вдруг до выхода совсем недалеко?
Она убедила меня, точнее — мне самой очень хотелось убежать, да подальше. Взяла меня за руку и потащила в один из двух незадымлённых ходов, более сухой и чистый, чем оставшийся. Но увы, в конце концов он оказался перегорожен осыпью и деревянными балками.
Мы вернулись, на площадке было совершенно нечем дышать, и тут я вспомнила о защитном куполе. Нужно пробовать, да? Я не могу выбраться наружу, но я могу что-то сделать здесь?
Не на самой площадке, которая вся в дыму, но за ближайшим углом.
—
— Это невозможно.
— Отчего же? Возможно. А потом нас найдут.
Нас найдут, нас найдут, нас найдут. Я повторяла эти слова про себя до тех пор, пока могла держать защитный барьер. А потом силы кончились.
Сознание уплывало. Разум подсказывал — не дышать этой дрянью, но — это оказалось сложно, невероятно сложно.
А потом я увидела перед собой знакомое лицо. И даже не удивилась.
— Папа, ты нас всё же нашёл, — сказала я.
И отключилась.
…Я очнулась в постели, в своей постели в доме Лукерьи. Тепло, светло, тихо.
Пошевелилась… и тут же мои пальцы, лежащие поверх одеяла, осторожно сжали.
— Лёля, наконец-то!
Открываю глаза — Миша. Чудесно.
— Ты… давно вернулся?
— Да как только Иван Алексеевич рассказал, что у вас тут творится, сразу же! Ещё вчера вечером. Правда, он сначала позвал, но мы с отцом беседовали с одним немного зарвавшимся местным большим человеком, не смогли отозваться. А связались уже, когда у вас тут всё благополучно разрешилось.
— Так, а когда я провалилась в подземелье?
— Да вчера и провалилась. Я когда узнал, хотел придушить эту паскудницу Наталью, но оказалось, уже нет нужды.
— Что с ней? — была жива и весьма бодра, насколько мне помнится.
— Так Иван Алексеевич, пока тебя искал, с ней душевно поговорил. Она теперь дара речи лишилась, только мычит, ни одного слова по-человечески ни сказать, ни написать не может. И Иван Павлович велел её старшему сыну забрать мать к себе и заботиться. А Болотников выслушал всех и сказал, что не видит в происшедшем с уважаемой Натальей Павловной никакого преступления. Пожар, расстройство — мало ли, что случиться могло. А всем прочим наука будет — нечего пакостить некромантам, — рассмеялся он. — Правда, мы все беспокоились, что ты никак не придёшь в себя, но теперь-то наконец всё хорошо!
Это точно, всё хорошо.
Наталью Родионову не жаль — сама виновата. И хорошо, что брат её оказался более разумным и не стал дальше заедаться с некромантами, а то кто его знает, во что бы вылилось.
— А… Ариадна Яковлевна? Жива? — спросила я.
Миша скривился.
— Жива, дыма только наглоталась. Но мы не поняли, как вы обе там оказались?
— Наталья Павловна пожелала нам отомстить. Ариадне за смерть Сушкова, а мне за то, что я не захотела искать внебрачную дочь их покойного отца и её сына. Она думала, мы не выберемся.
— Там странное место, я сам потом побывал. Мне доводилось, но в других частях этого сооружения, и там не было никаких неодолимых магических барьеров. Родионовы подстраховались, покойный Павел Петрович, видимо, счёл нужным оплатить такой барьер, не знаю, что они там хранили, но заклято было качественно. Правда, тот барьер частично не устоял перед огнём, а остатки снёс Иван Алексеевич, когда искал тебя. Он знает о нашей силе столько, сколько не знаю ни я, ни отец, многому научился в дальних странствиях, поэтому он смог.