Барышня ищет разгадки
Шрифт:
Я послушалась — было интересно, что он скажет или же сделает.
— Держи, — вложила свою ладонь — в его.
— Я, Михал Себастьян Соколовский, обещаю снять с себя все иные обязательства и взять тебя, Ольгу Филиппову, в жёны, — и добавил силы, и серебристые искры окутали лёгким облачком наши сомкнутые ладони.
Я хотела ответить, но он не дал, накрыл мои губы второй ладонью.
— Не говори сейчас ничего, Лёля. Ты свободна, в отличие от меня, ты вольна распорядиться собой, как захочешь.
—
Дотянулась и поцеловала его, сама. Вот так.
И мгновенно оказалась у него на коленях — магией помог себе, что ли? Сидел же, еле шевелился. А тут — прямо выздоровел, да?
Впрочем, я ж разве против? Потому что мне стало так хорошо, и так радостно, как не было давненько уже, а может быть, и вовсе никогда. Мы целовались, как юные студенты, которые долго ходили друг вокруг друга и наконец дорвались, как герои какой-то древней легенды, как персонажи любовного кино, как… Как мы и только мы.
А потом ведь ещё и добрались в один короткий теневой шаг до его, как я поняла, личных покоев.
— Что там было про рану, на которой нужно сменить повязку? — спрашиваю, а пальцы-то развязывают тот самый хитрый узел на платке.
— Что-то было, верно. Потом подумаем. Сейчас есть дела поважнее.
— Это какие же? — поднимаю бровь.
— Кажется, самая прекрасная женщина на свете неожиданно пришла ко мне, и ей совершенно необходимы любовь и ласка. А ещё поддержка и защита, и восхищение, и восхваление.
— Пришла и останусь, — киваю.
Держу его за руку, любуюсь.
Алексей заглядывает, когда мы как раз держимся за ручки.
— Ольга Дмитриевна, как вам удалось уложить его? Упрямый же, как баран!
— Как-то удалось, — улыбаюсь я.
— Вот и славно, тогда я сейчас принесу зелье от Василь Васильича, и перевяжемся.
Он и впрямь приносит зелье, и чистое полотно, и меняет повязку — и очевидно, делает это не в первый раз, потому что ловко и умело. Наверное, если жить в доме Соколовского, и не такому выучишься?
А потом он уходит и прощается до завтра. А Соколовский вновь берёт меня за руку и целует пальцы.
— Но… тебе не станет хуже? — интересуюсь я на всякий случай.
— Только лучше, обещаю. Мы будем осторожны и трепетны, и изысканно нежны. Сегодня. А завтра — посмотрим. Как нам захочется.
— Будет и завтра? — смеюсь?
— Будет и послезавтра, и ещё потом, и всегда.
— Вот и отлично, — успеваю сказать, прежде чем упасть в поцелуй.
29. По заслугам расчет
29. По заслугам расчёт
Вызов Болотникова застал нас обоих в постели.
Накануне мы уснули очень не сразу, потому что столько всего накопилось, и
Мы отгородились от мира всякими-разными заклятьями, и ничего не слышали о том, что там делал в доме Алексей и что творилось снаружи. И даже то, что сквозь не замёрзшие окна в щель между портьерами заглянуло февральское солнце, не заставило нас подняться с постели.
И в этом благолепии — вызов Болотникова.
— Лёля, можешь дотянуться до сюртука, он на стуле?
Да, мне в тот момент, гм, это было удобнее. Я и дотянулась. И чуть отодвинулась, чтобы ни при каких обстоятельствах не попасть в передаваемое изображение. Впрочем, была изловлена свободной рукой и прижата к телу.
— Доброго тебе утречка, смертушка. Вижу, жив и благостен, вот и славно. Собирай свои кости да приходи обедать. А если Ольгу Дмитриевну по дороге найдёшь и приведёшь, так тем и лучше. Очень уж познавательная у нас тут беседа.
Вот так, можно сказать — прямой приказ начальства. Значит, будем вставать и собираться.
— Я схожу домой и переоденусь, — сказала я ему.
— Конечно, — кивнул он. — Я загляну, и отправимся.
— Ты можешь? Заглядывать, отправляться?
— Я сегодня всё могу, — улыбался он, но я видела — движения ещё скованные.
Ну да, если тебя подрали, то нужно восстанавливаться.
Мы поцеловались, и я отправилась к себе, едва ли не напевая.
Дома моему явлению изумились.
— Где это вы пропадали всю ночь? — Лукерья по обыкновению хмурилась.
— В хорошем месте, — просияла улыбкой я, сегодня мне было всё равно, что обо мне думают, и я была готова любить весь мир.
— Слухи ж пойдут, — она рассматривала меня с каким-то болезненным, как мне показалось, любопытством.
— А не болтайте, ни вы, ни Надежда, и никуда они не пойдут. Я ж на рассвете в калитку не стучусь, чтоб пустили, и всю улицу этим делом не веселю, — отмахнулась я. — Кто знает, тот знает, а остальным и дела нет.
Та только вздохнула, очевидно, считала, что дело есть всем до всего. Но спросила:
— Завтрак-то подать?
— Арро свари, — согласилась я. — А вообще Болотников обещал накормить, у него всегда вкусно.
— Ну если он, тогда да, — согласилась Лукерья.
Я же быстро переоделась и вообще привела себя в порядок — как-никак, иду к начальству. И как раз допивала свой кофе, когда появился Соколовский — красивый, элегантный, с тростью.
— Добро утро, Лукерья, — кивнул он хозяйке, а потом взглянул на меня, улыбка шире нашей кухни. — Готовы ли вы следовать к начальству, Ольга Дмитриевна?