Барышня ищет разгадки
Шрифт:
— Благодарю вас, готова, — сама, наверное, сияю, как чистый-чистый самовар.
— Тогда отправляемся, — важно сказал он.
У Болотникова и впрямь оказалось любопытно. За чайным столом восседала госпожа Фань-Фань, сегодня в европейском платье. А напротив неё… ещё одна дама в европейском платье.
Невысокая, круглолицая, темноволосая. Я не могла сказать, сколько ей лет. Никаких признаков старости, но — вот прямо видно, что уже не юная, какой представляется Фань-Фань.
— Вот, госпожа Аюна, представляю вам наших
Госпожа Аюна улыбнулась и кивнула.
— Приветствую вас, и рада знакомству, — затем осмотрела нас обоих внимательно и остановилась взглядом на Соколовском. — Кажется, я была знакома с вашим предком.
Он смотрел с изумлённой улыбкой.
— Мой предок — это сто лет назад?
— Да, Северин де Роган. Есть у вас что-то общее, хоть он был и совершенно другой масти, — и обернулась ко мне. — А вас я не знаю совсем, но тоже вижу что-то знакомое, неуловимое.
— Ольга Дмитриевна очень издалека, — сказал Соколовский.
— Вероятно, — кивнула госпожа Аюна. — Но будьте добры, расскажите о вашей встрече с дурной лисицей.
— Непременно, — кивнул Соколовский. — А вы? Кто вы и откуда, прекрасная госпожа?
— Я живу в Поворотнице… почти всегда, — улыбнулась она. — А семейство моё разбежалось по свету. Но считаю своим долгом приглядывать за ближними территориями, и раз здесь завелось что-то непотребное, то это надобно пресечь.
Мне очень хотелось посмотреть на госпожу Аюну из теней, прямо ладони зачесались. Терпение, только терпение.
По знаку Болотникова нам принесли чаю и блинов — тонких, кружевных, и к ним топлёного масла, сметаны, малинового варенья. И Соколовский взялся рассказывать.
С начала — то есть, с известия о непонятных телах, которые не допросить некроманту. С тревог Пантелеева — кстати, любопытно, почему его не позвали сегодня. Наверное, потому что наговорил лишку вчера? Или ещё позовут? Потом — о своём путешествии в Москву, и о консультациях с тамошними некромантами, и не только некромантами, и о Бельском.
— Значит, Бельский хотел стребовать с лисицы желание, — медленно произнесла госпожа Аюна. — Любопытно, чего же он хотел.
А тут мне было, о чём рассказать, и я рассказала. О том, как он рисовал ловушку, и призывал лисицу, и та лисица явилась, но вместо меня выбрала его.
— А у вас, Ольга, что с ней вышло? — и вот уже чёрные глаза смотрят прямо на меня, побуждая рассказывать.
И я рассказываю — о сражении на улице, о своей немощи, о том, как Бельский заявился ко мне на службу. И о нашей с ним встрече на маскараде.
— Сейчас с вами всё в порядке, — говорит мне госпожа Аюна. — А на вас бы взглянуть, — смотрит на Соколовского. — Заживление идёт своим чередом, но ведь можно и ускорить?
Да он и так, подумалось мне, сегодня прыгает и скачет, особенно если сравнить
Он улыбается госпоже Аюне, но тут в гостиную вбегает парень из дворни Болотникова.
— Матвей Мироныч, от Дмитрия Львовича прибегли, там непорядок какой-то, говорят, хотят вас туда срочно.
— Почему же сам не позвал? — жмурится Болотников, достаёт из кармана сюртука зеркало, дышит на него, чертит чары вызова, но — ничего не происходит.
— Госпожа, — обращается Соколовский к молчащей сегодня Фань-Фань, — волшебная шпилька у вас с собой?
— С собой, — кивает та, достаёт и показывает знакомый нам предмет.
— Явилась, что ли, — ворчит Болотников. — Дамы, вы с нами?
— Разумеется, — кивает госпожа Аюна и поднимается.
Она совсем невысока, но… очень мощная, вот. И тоже достала зеркало и кого-то зовёт, говорит — немедленно к ней.
А потом Болотников открывает нам портал, и мы всем сообществом перемещаемся в дом Черемисина.
Я ни разу не была дома у Черемисина, знала только, что это недалеко от меня. И вот мы выходим из портала в просторной комнате, вроде бы говорили, что у него дом солидный, каменный. В первом этаже этого каменного дома явная столовая, стол со стульями вокруг, со столом кто-то что-то делал — скатерть переворошена, не то убирали старую, не то натягивали новую. И что-то помешало — часть стульев попадала, да так и лежит.
И тишина. Ни звука, ни шороха, ни единого человечка.
Болотников отодвинул один из лежащих стульев и заглянул под стол.
— А ну, вылезайте.
— Помилуй, барин, страшно вылезать-то! А ну как чуда заморская нас всех того, и тебя первого? Митрий-то Львович уже и не отзывается! — слышим мы все из-под стола.
— Вылезайте, кому говорю, — рыкнул Болотников, — да докладывайте, что здесь у вас творится. Где Дмитрий Львович и прочие.
— А кто ж его знает-то, — из-под стола выглянул мужичок с заплывшим глазом — кто-то ему по тому глазу не так давно попал. — Как наверх ушли, так и нету, а поначалу ещё и мебеля какие-то двигали, а теперь уж и перестали, и ругались крепко не по-нашенскому, а сейчас-то молчок!
И впрямь, неестественно тихо.
Следом за тем мужичком выглянул ещё один, тот почёсывал затылок. Интересно, от кого им досталось?
— Кто тебя так? — спросил Болотников.
— Так барыни Фани девка комнатная, та, что Митрий Львович притащил недавно. Она эти дни где-то пропадала, не видали дома её, а тут взялась ровно ниоткуда. И на Митрий Львовича попёрла, значит. И на нас на всех. Я от неё стулом загородился, а она тем стулом мне и двинула. И наверх усвистала.
Вот так, значит, всё же она. Явилась, не запылилась.