Барышня ищет разгадки
Шрифт:
— Вот и славно, — он не сводит с меня глаз.
— А ты на связи?
— А я на связи, — подтверждает.
— А что твой отец? Он ничего не говорил?
— А у него, подозреваю, своя война — в Петербурге. Потому что я сам по себе вряд ли кому-то мешаю, моя должность — не предел мечтаний, сама понимаешь. А вот подвинуть его — это уже вполне себе цель. Но он силён, министр — не дурак, и его товарищ много лет, я думаю, там они справятся без нас. А мы будем справляться здесь.
— Хорошо, — я не спорю.
— Люблю тебя, Лёля. Увидимся.
—
Хоть разговор и был не из самых весёлых, я всё равно сидела на постели и глупо улыбалась в пространство. Потому что… потому что.
За завтраком Надежда спросила:
— И что же, Михаил Севостьяныч не воротился пока?
— Так вот нет, застрял в Александровском, сказал — дело там неотложное.
— Значит, Алексей Митрофаныч к нам припожалует, — кивает удовлетворённо. — Он вчерась обещался прийти и помочь Федоту дров наколоть. Сказался, поутру у себя там что-то спроворит и придёт. Говорил — магической-то силой дрова колоть сподручнее, чем одним только топором.
Я бы и сама посмотрела на то, как магической силой дрова колют, но мне уже выдали на сегодня программу действий. Поэтому я распрощалась и скользнула тенями на службу.
Никаких незваных гостей пока не было, и Брагин с Василием степенно пили чай.
— Доброго утречка, — поклонилась. — Говорите честно — переживёте, если я приду после обеда? Михаил Севостьянович попросил вместо него заглянуть в Медведниковскую к Резникову и железнодорожную к Зимину.
— Конечно, — кивнул Иван Дмитриевич. — А он сам-то что?
— Что-то раскапывает в Александровском, — пожала я плечами. — Утром вот связался и попросил. Сказал — может завтра вернётся, а может — ещё и нет.
— Ну, пускай у него всё там сложится, что ли, — вздохнул Брагин. — Потому что ну уберут его, пришлют кого нового — и сколько же времени этот новый будет входить в наши дела, да не только ж здесь, а и вовсе по всей губернии?
— Того нового ещё найти нужно, чтобы согласился здесь служить, — а я видела, какие эмоции вызывает у обычного человека назначение в Восточно-Сибирскую губернию.
— Так и я о том же, — закивал Брагин. — Поэтому — пускай у него всё получится. А ревизоры, если не идиоты, сами всё поймут. А если идиоты — так можно же и ещё один донос написать, так ведь? Только теперь уже на них.
— И будет у нас война доносов, — усмехнулась я. — Ладно, увидим, что там и как. Не теряйте, ещё появлюсь.
Я начала с Медведниковской больницы, там пришлось задержаться почти до обеда — потому что четыре жертвы массовой драки накануне. С чего началось, уже никто и не вспомнит, однако молотили друг друга палками, швырялись камнями, и даже городового побили, хоть он и стрелял из нагана в воздух, чтобы напугать и разогнать. Но — никакого криминала, одна дурость, а дурость неистребима, увы.
Когда я добралась до милейшего Василия Васильевича, у меня уже ноги тряслись. Правда, у него оказалось, что никаких драк, просто вчера поздно уже доставили умершего пассажира —
Правда, Зимин увидел, что мне уже хорошо, и с ходу предложил обед, и я не отказалась. Ему вот только что дражайшая Матрёна Савельевна принесла домашних щей, и картошки с грибами, и мы это замечательно разделили.
— Матрёне Савельевне моя большая благодарность, — сказала я. — Очень вкусно.
— Передам непременно, — усмехнулся Зимин. — Она говорит — Варфоломей наш Аверьяныч повадился куда-то в ваши края в гости ходить?
— Да, он иногда хозяек моих навещает, — кивнула я. — Прикормили, наверное.
Или что, Матрёна Савельевна сама имела на плотника виды? Ну так не всё ещё потеряно, или уже нет?
Далее следовало переходить к делу, и дело оказалось не таким и сложным, как выглядело. Покойный рассказал, что ехал в Слюдянку к брату и его семье, а скончался от сердечной болезни, о которой знал, но серьёзно не относился. И далее было понятно, что делать — извещать того брата.
Меня снова подкрепили чашкой чаю, и потом уже можно было отправляться в родную Кузнецовскую больницу. Я распрощалась с Зиминым и шагнула в наш кабинет.
И конечно же, первым, кого я там увидела, был тот самый ревизор, которому накануне Надежда пожелала всего хорошего. Некромант Елистратов. Один, без своих товарищей.
— Госпожа Филиппова? И где же вы провели почти весь день? — поинтересовался он, отложив бумагу, которую читал.
— Выполняла распоряжение начальства, — пожала я плечами и принялась размещать на вешалке свой тулуп.
— Могу я узнать — что за распоряжение?
— Можете, — я развязала платок, повесила и его тоже, и села за стол с другой стороны. — Пока господин Соколовский находится за пределами города, я традиционно провожу посмертное освидетельствование в остальных больницах, кроме этой. Сегодня побывала в Медведниковской и железнодорожной. Желаете знать детали?
— Желаю, — сказал Елистратов, смотрел при том на меня неотрывно и не то, чтобы недобро, но… нехорошо, в общем, смотрел.
— Извольте, — я рассказала ему и о вчерашней драке в Глазково, и о неудачливом пассажире, снятом с поезда.
Пока рассказывала, заглянул Василий, ойкнул, исчез, видимо — сказал Брагину. Вернулся, принялся шуршать с чайником.
— Что это вы делаете? — нахмурился Елистратов.
— Так как же, Ольга-то Дмитриевна вон уже пятерых с утра опросила, а ей было велено, чтобы трое — и всё, больше ни-ни, и как только на ногах-то стоит! Кормить нужно, да чаем поить!
Видимо, о незваном госте так никто не заботился, поэтому он так и смотрел, нахмурившись, как Василий добыл где-то миску каши, сунул мне в руки, и чашку горячего чаю — тоже. Я поблагодарила и принялась есть — потому что, ну, совершенно к месту оказалось. А Елистратов принялся читать дальше — что он там читал.