Барышня ищет разгадки
Шрифт:
— Постой, но ты же говорил, что обещался кому-то?
— Да, некоей Ирине Ивановне Куницыной. Только никто не знал, что на самом деле она — Ольга Дмитриевна Филиппова, — улыбнулся он.
А до меня наконец-то дошло.
— Постой… ты должен был жениться на дочери этого… Ивана Алексеевича, а это я?
— Именно так. Правда, мы как раз успели обсудить это обещание, пока ты не появилась, и он меня от него освободил. А отец смотрел и посмеивался. Видимо потому, что уже знал. И молчал.
— Не был до конца уверен? — впрочем,
— Лёля, мне не важно, чья ты дочь. Потому что я люблю тебя. Ты можешь быть кем угодно, — он поцеловал одну мою ладонь, а потом другую. — И я хочу, чтобы ты стала моей женой.
— Если ничто этому более не препятствует — то я согласна, — выдыхаю и улыбаюсь. — Потому что я тоже люблю тебя, какое совпадение. Мне не нужен никто другой.
Больше можно не скрываться, да? А объявить о помолвке, и пожениться, как тут положено-то, сколько времени должно пройти? Никаких больших свадеб, частная церемония. И… жить с Мишей вот в этом славном доме, да? Просто жить, как люди? Детей родить? И будут они сероглазыми некромантами… Так можно было, да?
Мы ещё что-то говорили друг другу, мало вменяемое, но смысл был — что всё наконец-то хорошо. И целовались, да, совершенно позабыв о разных людях, которые сегодня обитали в этом доме.
Алексей глянул было, выдохнул, выскочил и постучался.
— Михал Севостьяныч, там Василь Васильич спрашивали — можно ли сейчас вас осмотреть.
— Полагаю, нужно, — произнёс непререкаемо старший Соколовский, тоже вошедший в комнату. — Его забрать?
— Василию Васильичу откроют портал, — быстро проговорил Алексей и испарился.
А Севостьян Михайлович уселся напротив нас. Мы переглянулись, я осталась в кресле, Миша поднялся.
— Мы с Ольгой Дмитриевной обвенчаемся, и как можно скорее. Я завтра же поговорю.
— Ты же, я слышал, не собираешься жениться на дочери Ивана, даже просил освободить тебя от обещания, — усмехался старший Соколовский.
— Не мог не попросить, ибо не знал. Мне нет дела, чья дочь Ольга, потому что есть дело только до неё самой. И я слышал, что некоторые известные московские фамилии весьма желали, чтобы она стала их частью. Но она здесь… и согласилась стать моей женой, — ответил ему сын.
Только что язык не показал, да.
— И что же, даже у отца барышни не спросишься? — Севостьян Михайлович продолжал усмехаться.
— Простите, — влезла я, — при всём возможном уважении к вам и вашему другу, я выросла, не зная его. И встретилась с ним совершенно случайно. Могла бы и вовсе не встретиться, как я понимаю. Поэтому… не ему решать, за кого мне выходить замуж.
— Как же, а наследство? Иван не из первых богачей, но у него кое-что есть.
— Я ничего не знаю о том наследстве, — покачала я головой. — Зато у меня есть мой стабильный доход, а работа для некроманта в этой губернии никогда не переведётся, так что — с голоду не пропадём.
— Узнаю Любу, — я и не заметила, как к нам
— А я, хоть и несомненно рад воссоединению семейства, желаю знать — можете ли вы, Ольга… — тут старший Соколовский запнулся, потому что, как я понимаю, не был уверен в отчестве, — доказать свои слова о вашем иномирном происхождении?
— Я держал в руках Лёлины документы, — сказал Миша. — И даже добывал их у скупщика краденого из Иннокентьевского.
— И ещё ботинки, — рассмеялась я, вспомнив. — Без тех ботинок я была, как без рук, а с ботинками — уже завидная невеста, вот. От документов куда как меньше пользы.
— И всё же, — не сдавался Мишин отец, — не могли бы вы нам их показать?
— Да пожалуйста, — я поднялась, оглядела всех. — Я к себе, ненадолго.
И впрямь, нужно было перевести дух. Шаг — и я у себя, слышу, как негромко переговариваются на кухне Лукерья и кто-то ещё. Иду туда — надо же, Варфоломей Аверьянович.
— Доброго вам дня, — кивнула, и хотела сбежать.
— И вам, Ольга Дмитриевна, — закивал Варфоломей.
Я не поняла, что стряслось, но Лукерья смотрела на него волком, а он выглядел растерянным.
— Всё ли хорошо? — спросила на всякий случай.
— Не уверен, но вдруг? — отозвался Варфоломей.
О да, вдруг?
Я кивнула обоим — разбирайтесь, мол, сами — и пошла к себе. Порылась в чемодане, нашла там среди вещей, которые почти не трогала, папку с документами — пластиковую, из дома. Просмотрела — ну да, всё на месте. Там же лежало то давнее Мишино письмо… достала его и убрала, нечего. Остальное можно показать. И шагнула обратно.
— Вот, взгляните, — сунула папку старшему Соколовскому. — Я понимаю, что для вас, наверное, доказательством послужило бы моё свидетельство о рождении, где указано, когда и где я родилась, и что мать моя — Любовь Дмитриевна Филиппова. Но увы, для устройства на работу оно бесполезно, как и вообще во взрослой жизни, а в момент попадания сюда я именно что устраивалась на работу. Пыталась.
Правда, тот покачал головой.
— Если я всё верно понимаю, то не смогу прочесть там ни слова. Иван, взгляни.
Господин Куницын принял папку, осмотрел все четыре угла, заглянул внутрь. Первым ему попался мой диплом.
— Диплом университета, и между прочим, с отличием, — сказал он даже с некоторой гордостью. — Учитель начальных классов. Значит, можно заниматься начальным магическим образованием в здешних суровых краях, нечего покойничков расспрашивать.
— А кто ж будет расспрашивать-то? Очередь желающих не стоит, — пожала я плечами.
— Да найдётся кто-нибудь, — отмахнулся он и сунул папку мне в руки. — Севостьян, бросай уже думать всякое, у меня, понимаешь ли, дочь нашлась, я же думал, вовсе её никогда уже не увижу!