Башмачки леди Гермионы
Шрифт:
Вечером Гарри принёс домашний ревенный пирог, извинился за Джинни, которая не смогла прийти из-за малышей: у Лили, кажется, режутся зубки, а Альбус подцепил маггловскую ветрянку. Гермиона кивнула и перевела разговор на другую тему. Поинтересовалась подробностями работы Главного аврора Поттера, министерскими новостями, смогла даже спросить, как дела у Рона. Гарри долго увлечённо рассказывал о новом деле, которое не мог раскрыть уже почти месяц, вроде бы и подобрался к подозреваемому в преступлении, а доказательств, достаточных для суда, никак не соберёт, потом он в общих чертах описал законодательные нововведения, обсуждаемые в кулуарах Министерства, начал говорить про Рона и осёкся.
— Продолжай, я могу про это
Да, слушать про то, что бывший муж уехал с молодой женой и двумя дочками-близняшками отдыхать в Южную Америку и заваливает Поттера открытками с красочными видами Рио-де-Жанейро, непроходимых джунглей Амазонки, грохочущих каскадов Игуасу, золотых пляжей Капакабаны, Гермиона могла, но говорить на эту тему оказалось выше её сил. Руки предательски задрожали, тяжёлый ком разросся в груди, перекрыл горло. Она скрыла невольный всхлип за неприлично-шумным глотком чая, Гарри замолчал, откашлялся и извинился.
— Я не подумал, прости. Давай о чём-нибудь другом поговорим? Как ты себя чувствуешь? На работу скоро думаешь возвращаться?
— Давай о другом. Только не извиняйся, я в норме. Почему бы мне не порадоваться счастью Рона? А с работой - пока не знаю. Ты же понимаешь: прежнюю должность мне не доверят, проситься профессором в Хогвартс тоже нет смысла; может быть, придумаю что-то. Луне в экспедиции требуются разнорабочие, сиделкой в хоспис можно. Если ты поможешь с рекомендацией, то я пошла бы библиотекарем.
Гарри пообещал, что поможет и вздохнул. Разговор не задался, они оба чувствовали неловкость, подолгу молчали, когда Гарри начал громко пересказывать содержание какой-то глупой статьи из «Пророка», Гермиона отставила чашки, свою и его, взяла друга за руку. Спокойно посмотрела в глаза.
— Гарри. Я должна сейчас всё сказать. Просто выслушай, хоть ты это и знаешь. А потом встань, пожелай мне спокойной ночи и уходи. Да?
Гарри тревожно заёрзал на стуле, сжал ладони Гермионы и опустил глаза.
— Ты очень помог мне, спасибо, — она не убирала рук. — И в тот раз с глупым неудачным зачатием, и потом, на суде, в тюрьме. Если я стану тебя благодарить, ты обидишься, я чувствую. Поэтому пропустим пустые слова. Мы друг друга понимаем, это главное, — голос Гермионы звучал тихо, но казался единственным важным звуком в комнате, в мире. — Я не знаю, как буду жить дальше, — вздохнула она, встала, подошла к окну и продолжила, обращаясь к синему вечеру, к тёмным деревьям, к блестящей в свете тусклого покачивающегося фонаря мостовой. — Но как-то буду. Жить. Постараюсь не совершать ошибок, очень постараюсь, — Гермиона обернулась к Гарри, спрашивая взглядом: «Веришь?», тот кивнул. — Я потом как-нибудь обязательно попрошу прощения у Джинни. — Гарри замахал рукой: «Не стоит, что ты!», но Гермиона не обратила внимания. — Она женщина, она поймёт. Я рада, что у вас всё хорошо. Я много думала. Понимаешь, если у меня нет детей, значит, так и должно быть. Это трудно признать, даже говорить про такое больно, — приложила она руку к сердцу, Гарри тревожно нахмурился, но Гермиона только покачала головой. — Всё нормально. Боль — это жизнь. Я теперь точно знаю. Так вот, — махнула она коротко остриженными волосами, — я постараюсь просто жить, делать дело, займусь чем-то интересным, может быть, смогу вернуться на работу… ну, на какую-нибудь работу, приносить пользу людям. Я справлюсь. И больше не буду думать о том, что причиняет мне боль. Только прошу, — Гермиона вернулась к столу, — на некоторое время оставьте меня, мне надо побыть одной. Не обижайся, и не говори, что в тюрьме я вдоволь наелась одиночества. Это другое. Мне надо просто пожить одной, ни с кем не встречаться, не разговаривать. Так можно?
— Если ты хочешь, — не очень уверенно пожал плечами Гарри. — Мне эта идея не кажется правильной. Но если ты хочешь…
— Да, хочу. Я буду ходить к психологу, как обязал меня
— Ты?
— А что тут такого? Многие женщины уделяют своей внешности много времени. Это и для здоровья хорошо. Хочу сделать тут ремонт, — Гермиона оглядела комнату. — Или слетаю к моим в Австралию, с родителями повидаюсь, с братом. Но это, когда мне вернут палочку и отменят ограничение перемещений.
— Уже скоро, я потороплю Отдел надзора.
— Никого не надо торопить. Пусть всё будет по закону. Без волшебной палочки можно жить, и вообще жить можно и нужно. Только, у меня скоро День рождения…
— Я помню, — воодушевился Гарри, — и, может быть, мы…
— Забудь. Мне приятно, что ты помнишь, но ничего не надо, никаких «может быть». Я, собственно, именно это и имела в виду: не вздумай затевать праздник, присылать подарки. Не хочу. Не обижайся, Гарри, я не стану больше праздновать этот день. Это не блажь, а продуманное решение. Никакой радости по поводу этого календарного дня и никакой печали тоже. Родилась — и родилась, спасибо маме с папой. Сейчас этот день не играет в моей жизни никакой роли. Лишнее напоминание о возрасте, об упущенных возможностях, о том… — Гермиона побледнела и с трудом, но чётко и внятно выдавила из себя: — О том, что я бесплодна, и это навсегда, на долгие годы, на многие Дни рождения. Всё! — тряханула она головой. — Не будем об этом! Я тебя попросила, для меня это важно.
— Конечно, — согласился Гарри и тяжело вздохнул. — Не хочешь праздновать — твоя воля. А насчёт всего остального… Я не согласен. Ты же не всё ещё испробовала, зачем отчаиваться? Ты никогда не сдавалась. Я люблю и ценю тебя за это.
— Не сдавалась. И к чему это привело? К нервному расстройству, к страшному непростительному преступлению! К заслуженному наказанию. Ты знаешь, что такое Азкабан? Азкабан, даже без дементоров? Да, ты, Гарри, знаешь, поэтому должен меня понять. Я больше не стану думать про детей, я не желаю больше жить этими глупыми мечтами. Я всё испробовала. Что ещё? Сколько врачей? Сколько слёз, надежд, отчаяния? Рон не выдержал и завёл любовницу. Я его не осуждала, жить с женщиной, всё время сидящей на гормонах и зельях, невыносимо: взрывной характер, перепады настроения, капризы, скандалы, стихийная магия, никакого секса, это мало кто выдержит. И когда подружка Рона забеременела, я сама прогнала его, потому что не могла позволить себе жить с мужчиной, у которого должны родиться дети. Дети! Это и есть любовь, семья, будущее! А у меня его нет, и у Рона со мной его не было, — Гермиона отпила глоток остывшего чая и продолжила: — Потом все эти эксперименты с зачатием. Магия бессильна, медицина тоже — вот вердикт. И даже тебя я умудрилась втянуть!
— Перестань! Я твой друг и помогал потому, что сам хотел этого!
— Конечно друг. Самый верный. Только когда потом на суде и во время всей этой мерзкой шумихи в газетах стало известно, что мне подсаживали твои сперматозоиды, как отреагировала твоя жена? Была счастлива, что мы с тобой хотели родить ребёночка, пусть и зачатого не естественным путём? В Азкабане иногда разрешают читать газеты, я знаю, что Джинни чуть не подала на развод.
— Это ложь и преувеличение. Скандальные писаки всё придумали.
— Джинни смогла устроить свидание со мной. Мы говорили. Я ей всё объяснила, всё, что смогла, она, кажется, поверила… в то, что мы с тобой не были близки, но… Гарри, это ужасно! Я чуть не разрушила твою семью, я чудовище, Гарри! Эгоистка, думающая только о себе, о своей боли, о своих желаниях! Мне просто нельзя иметь детей, поэтому их и нет. То, что я совершила — это никогда и ничем не искупить!
— Тебя выпустили. Ты понесла наказание! Хватит!
— Наказание? За то, что я убила человека? За то, что украла чужих детей?