Башмачки леди Гермионы
Шрифт:
Села, смущённо поджимая колени, нерешительно погладила глиняный глазурованный горшок, осторожно положила ладони на основание сочного ярко-зелёного стебля, прижала пальцами краешки удлинённых глянцевых листьев — так, как показывал Драко, направляя её руки своими.
— Настройся. Расслабься, — шептал Драко в её макушку, ласково щекоча дыханием, прижимался сзади к спине, сначала едва ощутимо,
— У цветка есть мечты?
— У всех есть мечты. И желания. Расслабься, — пальцы Драко осторожно гладили её под манжетами, его руки скользнули от нежных запястий к плечам, провели по бокам, легли на талию.
Драко бережно отвёл с её тонкой шеи отросшие пряди густых волос, Гермиона почувствовала его горячие губы на своей коже, сладостная дрожь пробежала по телу. Тревога заполнила сердце, оно забилось в груди испуганным зверьком, не понимающим, поймали его для того, чтобы отогреть и спасти от смерти или погубить, растерзать. Гермиона хотела вскочить, убежать, но сильные мужские руки уверенно удержали её, обняли, лихорадочно стиснули пальцы, которые она так и не решилась убрать от цветка.
— Настройся, — глубокий бархатный шёпот, пьянящий сознание.
— На что настроиться? — еле слышно выдохнула Гермиона, боясь пошевелиться.
— На любовь…
*
Гермиона не знала, до сих пор не могла решить, что в тот зимний вечер запомнилось ей сильнее: первый поцелуй любимого мужчины или распустившийся прямо у них на глазах бутон диковинного цветка. А, может быть, ничего не запомнилось, а только приснилось… Ласковые мягкие губы, требовательный смелый язык, жар, бегущий от горла в грудь, ныряющий в сердце, куда-то ещё глубже — в душу? — плутающий по венам и артериям, наполняющий низ живота сладостной истомой и желанием… желанием жить, любить, дарить свою любовь, всю себя, принимать в благодарность наслаждение и подлинную близость… Пёстрый бутон, внезапно набухший и разорвавшийся с пластичным хрустом, красочно расцвеченный, опушённый, с разделёнными
— Туфельки Венеры? — почти не дыша на восхитительное зрелище, начиная слышать сладкий тонкий волнительный аромат — аромат её желания — спросила Гермиона.
— Башмачки леди Гермионы, — ответил Драко и склонился к её губам. — Моей леди Гермионы…
Нет, не сон… Она кутается в твидовый палантин и со счастливой улыбкой наблюдает, как по холодному берегу, по гальке, покрытой тонкой корочкой льда, бегает наперегонки с отцом дочка и весело смеётся, кричит, что любит это море, этот берег, маму и папу, своего будущего братишку, который пока в животике у мамы.
Гермиона подставляет лицо зимним солнечным лучам, студёный ветер играет с её распущенными волосами, норовит поднять подол шерстяного платья, она придерживает его руками и улыбается, счастливо жмурится… Руки мужа обнимают её, ложатся на талию, бережно, но настойчиво тянут назад. Она прижимается спиной к горячей груди Драко, чувствуя даже под его толстым свитером выпуклые немного колючие пуговички рубашки. Ласковый родной голос шепчет на ухо, щекоча мочку, сдувая с виска непокорную прядку:
— Сына назовём Скорпиус. Хорошо? Отец настаивает, и мама говорит, что имя Роза чудесно подходит для наследницы Малфоев, но мальчика надо назвать по «звёздной» традиции. Ты согласна, дорогая?
— Дорогая? — недовольно и капризно морщится Гермиона.
— О… Согласны ли вы, леди Гермиона? — исправляется Драко и уютно обнимает жену, поддерживая под округлый животик.
— Почему бы и нет? — пожимает она плечами и подставляет для поцелуя сначала румяную от ветра и лёгкого волнения щёку, а потом и призывно раскрытые губы. — Роза и Скорпиус — чудесные имена. Только, Драко, не забудь весной пригласить ещё одного садовника, а то мои «башмачки» без надёжного присмотра скоро заполонят весь сад и перекинутся на побережье. Природная катастрофа — это не шутки… Как и любовь…