Башни и сады Вавилона
Шрифт:
Значит, в «холодной» все-таки Димка.
Хороший мальчишка был, уже три года со мной болтался.
Его к нам его же бывшая девчонка привела, в бухгалтерии тогда работала. Потом скоропостижно вышла замуж за иностранца и уехала с ним в Италию.
Он, помню, очень долго переживал по этому поводу…
Отслужил срочную в десантуре, потом два года в Рязани учился, хотел стать офицером.
Что-то не срослось.
Он и после армии учиться продолжал, я ему сам в свое время помог поступить в Финансовую академию.
А охранником – скорее подрабатывал.
Веселый,
Один у матери.
Слава богу, жениться так и не успел и детей завести.
Или, – как раз наоборот, не слава богу?!
Матери-то сейчас каково?
Если б хоть внуки остались…
А материально бы я его детей поднял, это по-любому.
А…
Что сейчас-то об этом говорить?
Сейчас уже – поздно…
…Следак тоже молчит.
Похоже, понимает.
А действительно интересно все-таки, что за блядь такая за всем этим стоит?
Кому же это я настолько поперек горла-то встал, что – вот так вот?!
Ведь это – очень серьезный шаг, заказать убийство человека.
Очень.
На такие шаги так просто никто не решается.
Это не в пьяной драке кому-нибудь перо сгоряча в бок воткнуть.
Н-да…
А ведь по сути-то – следак прав, и мы с ним сейчас самые настоящие союзники.
И не только потому, что если кто-то по-серьезному начал, то уж точно на полпути не остановится.
На мне теперь долг.
Хотя бы перед тем же Димкой, которого я так и не взял, как обещал, на весеннюю рыбалку в Астрахань в следующем году.
Он очень хотел съездить, фактически просился.
Фотографии с трофеями, которые я оттуда привозил, рассматривал.
Расспрашивал, вздыхал.
Фанат спиннинга был, а самостоятельно выбраться в «низа» ни денег, ни времени не хватало.
Вот и пришлось пообещать.
Так и не выполнил…
…А долги – надо платить.
…Я снова вздыхаю, устраиваюсь на подушках так, чтобы было хоть немного удобнее.
Худосочные, понимаешь, они, эти подушки.
Больничные.
– Ну, – говорю, – хорошо, Петр Евгеньевич. Вы меня убедили. Задавайте ваши вопросы, я готов.
Он улыбается, потом резко наклоняется вперед, и его глаза неожиданно оказываются на одном уровне с моими.
Взгляд у него, кстати, – реально нехороший.
Вязкий, злой.
И – очень-очень спокойный.
– А у меня, – усмехается он уголками губ, – нет к вам вопросов, Егор Арнольдович. Есть предложение. Предложение подумать над тем, кому вы за последнее время умудрились так хорошо наступить на яйца, что он даже денег на киллера не пожалел. Рынок то у вас, у рекламщиков, хоть и скандальный, но мирный. Да и не решают люди в наши дни свои проблемы такими вот радикальными методами. Понятно ведь, что резонанс будет. Вы же не вне закона, да и человек довольно известный. Так что глупость это, сами все прекрасно понимаете. Ну так что, есть такие?
Я ерзаю.
Снова очень хочется курить.
Но – сейчас не даст.
Это я просто чувствую наверняка.
– В принципе, – решаюсь я наконец, – есть. Увы и ах. Не могу сказать, что не думал на эту тему, сами понимаете. Так что вижу аж целых три вполне реальных варианта…
Он
– Ну так давайте тогда, делитесь.
Я мотаю головой:
– Нет, – причем даже он чувствует, что говорю с сожалением.
Я снова вздыхаю.
Он молчит, явно ждет продолжения.
– Нет, – повторяю со вздохом, – не сейчас. Мне пока что нужно их еще как следует в голове обмусолить. Не хотелось бы кого-нибудь просто так оговаривать, плюс вас заставлять лишнюю работу делать. Проверять там, допрашивать. Так что пока подумаю чуть-чуть. А потом – скажу. Обязательно.
Он качает головой и недоуменно шевелит челюстью.
– Ну, смотрите, – вздыхает в ответ, – воля ваша, конечно. Я, в принципе, чего-то такого и ждал. Исходя из ваших же личных характеристик. Только имейте в виду, за вами, – только слова, может быть, и обидные, и напрасные. Тоже оружие, конечно. Но все-таки не настолько смертоносное. А за ними – настоящие пули. Свинцовые. Или еще что похуже. Разницу разумеете?
Я хмыкаю, аккуратно дотрагиваюсь до марлевой повязки на голове:
– А сами-то как думаете?! Только вот про слова вы напрасно так, Петр Евгеньевич. Есть такие слова, что почище любой пули убивают. И обращаться с ними нужно, сами понимаете, со всей осторожностью. И с неукоснительным соблюдением всех правил техники безопасности…
Он кивает.
– Здесь с вами сложно поспорить, Егор Арнольдович. Поэтому только один вопрос: сколько еще вам времени нужно на размышление?
Я отвечаю, глядя в потолок:
– Да к завтрашнему утру, думаю, уже разберусь что к чему. В первом, так сказать, приближении…
Он резко встает со стула, коротко, по-военному, кивает.
– Отлично, даже лучше, чем я думал. Всего вам доброго. Выздоравливайте, господин Налскис.
И – быстро идет к двери, но на пороге неожиданно резко оборачивается:
– А чем дед-то занимался? Ну после того, как освободился?
Я жму плечами.
– Заведовал книжным магазином, – говорю. – На Варшавке. Потом на пенсию вышел. Невзрачный такой, обычный пенсионер. Уток любил кормить в Царицыно, как сейчас помню. Мы с ним постоянно туда в детстве гулять ходили. Но когда я захотел поступить в ИСАА, и все, включая родителей, меня отговаривали: мол, куда ты прешь, там все только по блату, он отговаривать не стал. А просто сделал два телефонных звонка и меня сразу же приняли. Даже вступительные экзамены, думаю, были скорее никому не нужной формальностью. А больше я о нем ничего толком и не знаю.
Он грустно усмехается:
– А больше и не надо. Правильный дед у вас был, Егор Арнольдович. Время просто тогда было не совсем правильное. Да и сейчас тоже, честно говоря. А уток я тоже в детстве кормить ходил. В Кузьминках, с мамой. А потом она меня там же, в парке, в тир стрелять водила, из «воздушки». Помните, были такие? Десять выстрелов за пять копеек. Там такие зверюшки еще ездили по ленте, и мельницы стояли стационарные. Попадаешь в красную кнопку – она вертеться начинает. Мама тиры ненавидела, как я потом узнал. Просто хотела, чтобы я вырос мужчиной. Жалко, что у меня такого деда в те времена не было…