Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
— Это ещё разобраться надо, что там за протокол, и что там за АЭС. И я тебе честно скажу, Юра, Савельев мне нравится. А вот новые порядки, вся эта муть с аристократическими фамилиями и каким-то делением на классы — вот это мне не сильно по душе.
— Савельев тебе нравится? — прошипел Юра. — И то, что он от народа утаил источник энергии, а сам своим законом сколько людей на тот свет отправил, тебе тоже нравится? И то, что на нулевом окопался и там что-то мутит… Кстати, — Рябинин придвинул к себе тарелку с засохшим порезанным лимоном, вернее с тем, что от него осталось, поковырялся, отыскивая среди обсосанных корок
— Долинин, и что?
— Да причём тут твой Долинин? — Юра откинулся на спинку кресла. На круглом лице расплылась довольная улыбка. — С Литвиновым он там.
— С кем?
Островский подумал, что ослышался.
— С Литвиновым, — повторил Юра.
— Ты сколько с утра выпил? Белая горячка уже? С каким Литвиновым? Его казнили. Я лично присутствовал при казни.
— Казнили, как же, — дребезжащий Юрин смех больно отозвался в ушах. — Савельев твой, которого ты так горячо защищаешь, одной рукой своему дружку приговор подписал, а другой — спас. Литвинову снотворное вкололи, а потом тихо вывезли и прятали где-то внизу. Ну что? Савельев тебе по-прежнему нравится?
Сева почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Это что же получается? Литвинов жив?
Видимо, он так сильно изменился в лице, что Рябинин испуганно спросил:
— Тебе плохо? Может, выпьешь?
Сева кивнул. Принял из Юркиных рук флягу, сделал большой глоток.
— В общем так. В память о былом, считай, я всё, что ты тут мне наговорил, не слышал, — Юра, взяв флягу назад, тоже отхлебнув из неё. — Я не слышал, а ты не говорил. Мы с тобой люди свои, чего нам делить. Так что иди, Сева. Вступай в новую должность, тебе там работать и работать…
От Рябинина Островский вышел совершенно раздавленный. На немой вопрос Руслана ничего не ответил, а дома, впервые, наверно, за несколько лет, крупно поругался с Милкой. Он снова вернулся к началу, только теперь в этом начале не было никакого просвета — мир зиял темнотой и пустотой, а те, кто стоял у руля, как и те, кто этот руль старательно пытался отобрать, стоили друг друга во всём: в мелочности, предательстве, подлости. Полковник Островский ещё не мог признаться самому себе, но слова уже стучали в висках, больно колотили, пытаясь прорваться наружу. Справедливости нет. Справедливость этого мира умерла.
Он так и не оправился после этого предательского удара судьбы. Жил, говорил, отдавал приказы, что-то делал, словно играл скучную роль на сцене плохонького театра. Помирился с Милкой, но прежняя живость общения куда-то ушла, жена уже не пыталась пробить ледяной кокон равнодушия, которым он отгородился ото всех и от неё в том числе. Ходил на службу, машинально исполнял служебные обязанности — хорошо исполнял, потому что привык всё делать на совесть.
По своим каналам Сева знал, что Долинину удалось как-то выбраться с АЭС, и он зря времени не терял — под носом у вечно пьяного Юры зрел такой гнойник, что его прорыв рисковал вылиться в крупную катастрофу. Островский примерно догадывался, где базируется Долинин, и мог бы при удобном случае накрыть и его, и всех собранных им людей. Мог бы. Только зачем? Кто победит в этой крысиной возне, уже не имело для полковника
Не имело. Вплоть до сегодняшнего дня.
Когда ему позвонил Руслан Селятин и сообщил о том, что затевается что-то подозрительное, Островский сначала особого значения не придал.
— Они говорили про Долинина, — докладывал Руслан. — Майор Бублик говорил. Про переворот, который вот-вот начнётся. И что-то про КПП-391Ю.
Что ж, это тоже было закономерно. Рано или поздно Долинин должен был вылезти из подполья и начать действовать, и про себя Островский решил, что вмешиваться он не будет. И он бы не стал, если бы дело не касалось его зоны ответственности, а именно КПП, отделяющего военный сектор от остальной части Башни. Поэтому полковник и решил проверить это дело лично, а выяснив, что там ожидается проход диверсионной группы, устроил засаду. Совершенно не предполагая, с КЕМ он там столкнется.
Адъютант открыл дверь следственного изолятора, заглянул и посторонился, пропуская полковника внутрь.
По иронии судьбы комната была та же самая, где проводились допросы по делу Литвинова. Чуть вытянутая, глухая — здесь даже на двери и выходящих в коридор окнах не было жалюзи, как в некоторых других, да и самих окон собственно тоже не было, — почти пустая, если не считать стола и двух стульев, зато на редкость светлая, все вмонтированные в потолок светильники горели ярко: полковник Островский предпочитал видеть лица тех, кого он допрашивал.
Лицо Литвинова он тоже видел. И помнил — всё помнил, до последней чёрточки, до маленькой родинки, до мелких морщинок, приткнувшихся в уголках наглых зелёных глаз. Он помнил ту брезгливую скуку, которая явственно проступала на лице Литвинова, словно всё, что происходило вокруг, Бориса Андреевича не интересовало. Словно Литвинов смирился, принял свою участь и теперь без особого интереса досматривал последний акт не слишком захватывающей пьесы, финал которой был ему известен заранее. Тогда Островский испытал даже что-то вроде разочарования: он столько времени загонял зверя, шёл по следу и вот прижал, впереди последняя схватка, а зверю в общем-то плевать.
Полковник шагнул в комнату и остановился, широко расставив ноги. Сидевший на стуле (на том самом стуле) Литвинов при его появлении оглянулся, зелёные глаза остро блеснули. И сейчас в этих глазах не было скуки и равнодушия. Теперь матёрый зверь готов был принять бой, и Островский улыбнулся, не в силах сдержать азарт и рвущуюся на волю радость.
Судьба сделала петлю, попытавшись свернуть с правильного пути, но снова вернулась в исходную точку. И справедливость, личная справедливость полковника Островского, ради которой он жил и ради которой служил, воскресла и расправила над миром широкие сияющие крылья.
Глава 18. Борис
Никогда ещё голова Бориса не работала так чётко. Мозг со скоростью компьютера просчитывал варианты, вырабатывал тактику, извлекал из памяти нужную информацию, отметал лишнее, гасил эмоции. Борис знал за собой такое качество: в экстремальных ситуациях собираться, сосредотачиваться и определять единственно верное решение.
Там, у КПП, всё произошло слишком быстро, их взяли в кольцо, как зелёных новобранцев, потому что с той стороны к их проходу оказались готовы, а вот они — Борис это признавал, — действовали неумно.