Байкальский экспресс
Шрифт:
Во время этого волнующего рассказа я внимательно смотрел в сероголубые глаза лейтенанта. Что в них отразится? Я хотел понять, что он уже знает, а чего - нет. Ведь не без связи же он сидит здесь. Но с кем её поддерживает? Со следователем? Майором? Другим каким-то начальством?
Но ничего не отразилось в его стальных глазах. Они были холодны и сосредоточены, вот и всё.
Тогда я стал рассказывать о том, что к вечеру, когда зашло солнце, из Култука пришла дрезина, и на ней привезли врача для пассажиров и полумёртвую собаку. Которую отправили, чтобы искать мину в
Только здесь моргнул старший лейтенант, но его холодные глаза, на миг расслабившись, сосредоточились тут же ещё сильней. А рябой шевельнулся за моей спиной и крякнул. Может быть, случайно.
Но меня понесло.
Не прошло и часа - запустил я следующую порцию вранья, - как возле тепловоза взмыла в воздух ракета, вокруг стало светло, как днём,
и вновь загремели выстрелы. Поняв, что на охрану поезда вновь совершено нападение, я решил не испытывать больше судьбу и двинул сюда.
Вот и всё. По пути никого не встретил. Ни у какого костра не сидел. Зашёл спокойно в калитку, и тут на тебе...
– Дальше не надо, - прервал Завалюхин. Откинувшись на спинку стула, он закурил и предложил мне, но я отказался, сославшись на неумение.
– Красиво врёшь, - сказал он, затянувшись, и сердце моё ёкнуло.
Но не надувайся, - добавил он тут же, - мне это без разницы. Пусть охрана отрабатывает свою зарплату, им за риск доплачивают. Мой интерес в другом. Моя задача - найти пропавший товар, и в этом ты мне должен помочь. А не захочешь - пеняй на себя...
* * *
Естественно, вначале я осторожно поинтересовался, чем могу помочь. И получил вопрос в лоб: скажи, где наркотик?
– Какого чёрта?
– разъярился я и даже попытался взмахнуть скованными руками.
– Откуда мне знать? Я, блин, даже под виадук не спускался, пока участковый не пригласил. Я же сюда сразу побежал, к телефону...
– Если ты будешь орать, - внушительно сказал Завалюхин, - то ничего хорошего из этого не получится. Потому что я тоже начну орать. И тогда тебе придётся худо. Рассуди сам: чудес не бывает. Если человек выпрыгнул из вагона с сумкой, в которой вёз наркоту, то как она могла из сумки уйти? С чьей помощью?
Такой же разговор, подумал я, он вёл до меня с Селивёрстычем. Интересно, чем он закончился? И где сейчас старик?
– Ты вляпался в плохую историю, - продолжал старший лейтенант.
– Я, откровенно сказать, тебе не завидую. Товар стоит большие деньги, а где большие деньги, там всё по-другому. Там закон не действует. И гуманности ни у кого нет. Если, например, я сейчас с тобой по-человечески разговариваю, то это никак не значит, что завтра утром я в таком же тоне говорить буду. Понял? И не только я. Если, допустим, повезёт тебе и от меня ты как-то отвертишься, в чём я сомневаюсь, то другие всё равно достанут. Только попозже. Гарантию даю. Потому что - большие деньги.
Я молчал, уставившись глазами в пол. Плохой разговор. Ни к чему путному он привести не может. Поменять бы тему...
– О чём думаешь?
– спросил он.
– Куда товар
Рябой и тот, что стоял у двери, гоготнули. У ребят утончённое чувство юмора.
– Думай, - разрешил Завалюхин.
– Но помни: в чудеса мы не верим. И не поверим. Если начнёшь заправлять...
– Начну, - уверил я.
– Без этого нельзя. А ты не мешай, потому что я на пользу дела. Вот послушай...
И я развернул перед слегка обалдевшими слушателями необыкновенную и весьма плодотворную теорию. В основе её лежало утверждение, что всё в мире имеет свою причину, в том числе и чудеса. И если причину не устранить, то чудеса так и будут косяком идти. Что мы и видим на практике.
Вот вам первое чудо: почему во время обстрела бандюгами дрезины пострадала только собака? Роковая случайность? Фиг вам. Чудо. Кто-то сильно не хотел, чтобы поезд с пассажирами ушёл сегодня к пункту своего следования. Вот он и стоит, потому что мину в туннеле искать некому. Спросим: зачем это кому-то надо?
– Ну, зачем это надо?
– поинтересовался Завалюхин.
– Ждите ответа, - нахально объявил я.
– Ждите ответа...
И перешёл к следующему - вроде бы - чуду.
Почему на глазах у рассвирепевшего омона подстрелили женщину,
проводника того вагона, откуда выпрыгнул курьер? Ясно, что её кто-то заказал; но за что?
Наученный опытом, Завалюхин не стал теперь спрашивать: за что? И я, уверенный, что овладел вниманием слушателей, продолжил беспрепятственно дальше.
Её повели опознавать разбившегося курьера и его сумку - пояснил я, и кому-то сильно не хотелось, чтобы она это сделала. Но опознать труп курьера может десяток людей, ехавших с ним в поезде, так что это не проблема, а вот опознать сумку, валявшуюся рядом с ним,
вряд ли сделать так же просто. Потому что, скорее всего, он её в вагоне прятал. Значит, кто-то не хотел, чтобы она опознала именно сумку. Почему? Чтобы досадить милиционерам? Ещё раз фиг вам. Просто знает кто-то доподлинно, что не та сумка лежит на берегу ручья, и не хочет, говнюк, чтобы другие об этом знали.
Ну, а где же та самая сумка? С товаром.
Самым впечатлительным оказался тот, что стоял у двери.
– Да оставил он её в поезде у кого-то, бля буду!
– закричал он. Искали плохо. А пока мы здесь будем сидеть, там к утру...
– Заткнись!
– властно приказал Завалюхин и немного подумал. Потом повернулся ко мне.
– Ты как тот кот Матроскин. Рассудительный, как важняк, и этим... фиг вамом выражаешься. Ладно. Мы тут с ребятами подумаем, а ты до утра в нашем КПЗ посиди. Всё. Уведите его, ребята.
Пока он произносил эту речь, я думал, стоит ли рассказывать ещё об одном вроде бы чуде. И решил: не стоит, пожалуй.
Тут меня подняли и повели. Куда?
* * *
Во дворе усадьбы путевого обходчика стоял большой сарай, построенный с дореволюционным размахом - в два этажа. Вдоль верхнего этажа проходила полуразрушенная галерея, подняться на неё можно было по лестнице, пристроенной сбоку. На верхнем этаже хранилось сено.