Беатриса в Венеции. Ее величество королева
Шрифт:
Ключ от этой комнаты для большей безопасности она спрятала в свой карман.
XIX
Каролина возвратилась из своего таинственного путешествия, едва лишь Альма успела вернуться в кабинет. Она сначала услыхала у ворот незнакомые мужские голоса, очевидно, сопровождавших государыню до самой башни лиц (то были граф Бученто и несколько членов общества св. Павла). Голоса стихли; по лестнице
По лицу королевы нетрудно было догадаться, что она довольна результатами своей поездки. Сбросив плащ и сняв черную фетровую шляпу, она спросила у негра, не было ли писем.
— Вот конверт, доставленный известным вашему величеству человеком из Калабрии, — отвечал Джиованни.
Каролина взяла письмо, обратила свое лицо к черному слуге и, приложив свой палец к губам, пристально взглянула в его глаза.
Негр растянул свои толстые губы в широкую улыбку, низко поклонился, скрестив на груди руки, и беззвучно исчез.
Приласкав свою фаворитку и обменявшись с ней двумя словами, королева стала внимательно просматривать письма. Альма не осмеливалась ей мешать и только тогда, когда письма, судя по выражению лица королевы, содержавшие вести добрые, были отложены в сторону, сообщила ей, что Рикардо ждет в соседней комнате.
Королева побледнела, хотела что-то сказать и как будто не находила слов.
— Да? — наконец произнесла она, испытующе вглядываясь в Альму. — Я его ждала, только гораздо позднее. Как он попал сюда так рано?
Чтица доложила обо всем происшедшем. Лицо королевы омрачилось. Она вскочила с дивана, подбоченясь своими красивыми, сильными руками, вплотную приблизилась к девушке и почти крикнула:
— Ты меня обманываешь?.. А? Обманываешь? Берегись!
— Вашему величеству хорошо известно, — сдержанно отвечала Альма, — что чувство собственного достоинства никогда не допустило бы меня злоупотреблять добротой моей государыни. Герцоги Фаньяно в течение долгих лет всегда умели говорить с особами, которым Бог судил родиться на престоле.
— Значит, это правда! — восклицала Каролина радостно, неудержимо, почти истерично. — Прости, прости меня, дитя мое. Ты ведь постичь не можешь, как мне именно в эту минуту необходимо беззаветно преданное нашему делу сердце... Да где же он? Где он теперь?
Альма объяснила и подала ключ. Королева взяла было ключ, но тотчас же одумалась и, не желая слишком компрометировать себя, возвратила ключ Альме, сказав:
— Он просил моей аудиенции, ты говоришь. Я могу его принять теперь же. Приведи его сюда.
— Ваше величество, — тихо произнесла девушка, — простите меня; я чувствую себя не совсем здоровой и очень утомлена. Разрешите мне уйти в мою комнату.
Несколько секунд обе женщины пристально глядели друг на друга, словно желая прочесть, что таится в сердце другой. Королева стояла бледная, мрачная, пораженная жестоким подозрением. Альма спокойная, гордая; лицо ее выражало твердую решимость. Такого выражения Каролина никогда еще не видела на лице своей любимицы.
— Спокойной ночи, — сухо отозвалась
— Мои враги французы, — размышляла она, — совсем не такой уж дурной народ; у них есть пословица: «на войне по-военному!» А я разве не на войне постоянно, жестоко и со всеми? Пожалуй, больше всего с теми, кто считается моими друзьями.
Эта женщина, эта королева была словно создана для постоянной борьбы. В одном из ее писем мы читаем, что она охотнее готова была погибнуть сама, увлечь за собой в бездну мужа, детей, целые народы, чем уступить своим противникам. В описываемое нами время она действительно была покинута всеми и во всех изверилась. Она теперь искала опоры против английских интриг в кинжалах калабрийцев, которых, по ее секретному приглашению и распоряжению, тайно перевозили в Сицилию. Но еще два дня назад она не знала, кому поручить руководство этой полуразбойничьей ордой.
И вдруг появляется давно пропадавший Рикардо. Как большинство пылких, порывистых натур, Каролина была суеверна и видела в этом перст Божий.
Кроме того, Рикардо оставил слишком глубокий след в ее увядающем сердце. Ничья страсть так горячо не зажигала ее буйную кровь. Она хотела верить и верила искренней страсти молодого калабрийца. Препятствия и почти двухлетняя неизвестность о его участи только усиливали жажду его любви. Она теперь сознавала, что старость близка, и дорожила этой любовью, как последней вспышкой сердца.
Рикардо к тому же был красив, храбр, находчив, и королева верила, что он безгранично лоялен, как верноподданный.
Когда королева вошла в комнату, где был заперт Рикардо, он как-то растерялся: ему почему-то казалось, что дверь отворяет Альма.
— Вы долгонько заставили себя ожидать, герцог Фаньяно, — произнесла Каролина, подавая ему свою руку для поцелуя.
Ей было приятно называть его герцогом, хотя она и знала, что он отказался от титула.
— Как, вашему величеству известно...
— Сердце моего величества интересуется всем, что касается до преданнейших мне лиц... Однако, я полагаю, что ваше изумление не может помешать вам приложиться к руке вашей государыни.
— Простите, простите меня, ваше величество.
Рикардо, склонясь к маленькой нежной ручке, запечатлел на ней поцелуй, и это соприкосновение с женщиной, трепетавшей любовью к нему, мгновенно зажгло пылкую кровь калабрийца.
— Господи, с каким нетерпением я вас ждала, я знала, что ваш отец вас признал; что вы скрылись из тюрьмы. Но больше ничего. Чего я ни делала все это время, чтобы добыть весть о вас. И только третьего дня мне наконец сообщили.