Беатриса в Венеции. Ее величество королева
Шрифт:
— Государыня, осмеливаюсь просить великой милости: признавайте во мне по-прежнему только полковника Рикардо. Я навсегда отказался и от титула, и от владений моего отца. Отказался, имея в виду благосостояние особы, давно пользовавшейся тем и другим.
— Словом, вы не желаете, чтобы от утраты богатства ее отцом пострадала Альма? — спросила королева, в которой вновь вспыхнули ревность, досада и злоба. — Значит, вы любите ее, вашу кузину...
Рикардо понял, какой опасности он подвергал и себя, и Альму, возбуждая ревность королевы. Ему стоило немалых усилий рассеять ее подозрения. Он горячо рассказывал ей все, что перенес за эти два года. Избежать расстрела французами, он поехал в Сицилию, как приказала королева, но, переплывая пролив между Калабрией и Мессиной, был захвачен
— И вот, государыня, я здесь у ваших ног. Неужели вы не верите моей любви? Неужели я заслужил такую горькую, обидную для меня встречу?.. — заключил молодой человек свою речь.
Эта речь производила на Каролину все более и более смягчающее впечатление. Глаза ее, сначала выражавшие гнев, теперь глядели любовно, страстно. Она не выдержала и бросилась в объятия своего возлюбленного.
— Нет, я знаю, я вижу, — начала она, когда оба они успокоились, — я знаю, что ты не изменишь мне, как изменили другие. Прости меня; около меня столько предательства, что я стала нелепо подозрительна. Я понимаю теперь, что ты и от отцовского наследия отказался ради меня... Скажи, желаешь ли ты разделить мою участь, какова бы она ни была: на высоте трона или на дне бездны.
Он еще находился под обаянием страстной ласки этой женщины и отозвался искренно: «Да, всегда и везде!»
— Ну, так слушай же меня внимательно. Сицилия готова восстать для изгнания англичан. Король на днях объявит в Палермо либеральный манифест и вступит сам в управление государством. Калабрийцы по моему призыву съезжаются сюда. Они скрываются от англичан около Сегестской равнины. Их уже накопилось до двух тысяч. Желаешь ли ты принять над ними командование?
— Я желаю все, что угодно моей королеве.
— Хорошо; но это не все. Нам следует иметь, по крайней мере, две стрелы для нашего лука. Если задуманное нами либеральное движение не поможет мне окончательно избавиться от англичан, то знаешь, кто может явиться мне на помощь?
— Кто?
— Бонапарт.
Странно прозвучало это имя в устах родной сестры Марии Антуанетты. Молодой человек был более чем изумлен. Каролина продолжала:
— На днях я должна буду принять для переговоров посланца Бонапарта. К сожалению, здесь он навлек на себя подозрение английской партии и даже посидел в мессинской тюрьме. Мне удалось добиться его освобождения. Но все-таки за ним пристально следят. Мне надо послать во Францию верного человека для переговоров с корсиканцем. Я думаю послать тебя.
— Меня?
— Что ты смотришь на меня с таким изумлением?
— Какой же я дипломат...
— Об этом я могу судить лучше самого тебя. — И королева стала доказывать Рикардо, что он вполне способен выполнить возлагаемое на него поручение. Впрочем, его убедили не столько доводы Каролины, сколько ловко задетое ею честолюбие. А честолюбие молодого человека, как мы знаем, было чрезвычайное.
Затем она деловито сообщила ему, где он найдет прибывших калабрийцев, какие он должен сделать распоряжения, где и от кого получит для себя деньги, мундир и лошадь. Объяснила ему, каким путем ему удобнее выбраться из башни. Провела его в комнату, где был приготовлен для него холодный ужин, и посоветовала ему хорошенько подкрепиться.
— А сама я есть не хочу. Я сейчас же иду в мою спальню, там у меня есть еще немало дел, — заключила она деловитым, холодным тоном.
Рикардо изумлялся и дивился. «Да это совсем другая женщина, совсем не та, которая ласкала меня час назад. То было страстно влюбленное существо. А это — холодная, расчетливая королева, и только».
Удаляясь, она сказала мимоходом:
— Имейте в виду, полковник, что герцогине Альме известно и о вашем родстве с нею, и о вашем отказе от наследства.
XX
Приступая к настоящей главе, автор романа считает своим долгом заявить, что ему приходится превратиться исключительно в историка; это, однако, случалось ранее и случится не раз в течение дальнейшего рассказа о злосчастном периоде жизни Италии. Он всегда держался достовернейших источников, касающихся истории того времени, и заносил на страницы своего романа только строго до мелочей проверенные факты. Он даже избегал от себя развивать разговоры, имевшие место между более или менее историческими лицами, а черпал их из воспоминаний современников, которым можно доверять.
Автор считает необходимым объясниться в этом отношении, ибо в его романе встречаются факты, по-видимому, совершенно противоречащие некоторым широко распространенным в обществе воззрениям. Например, мало кому известно, что Каролина Австрийская была горячей поклонницей гения Наполеона Бонапарта, которого в то же самое время считала не без основания своим опаснейшим врагом. Saint Beuve в десятом томе своих «Nouveaux Lundis» приводит сообщение по этому предмету Лефевра, автора «Истории европейских кабинетов в период консульства и империи». Лефевр был французским посланником при неаполитанском короле и близко знал Каролину (мы приводим в подлиннике его слова): «Cette fameuse reine Caroline, fille de Marie Therese, notre ennemie furee, une femme violente, capricieuse, passionee, et qui a laisse dans Ihistoire de souvenirs romanesqoes et sanglants» [25] . Однажды она так говорила Лефевру:
25
Эта знаменитая королева Каролина, дочь Марии Терезии, наш заклятый враг. Она женщина свирепая, непостоянная, страстная. В истории она оставила по себе воспоминания романтические и кровавые.
«Конечно, мне было бы весьма простительно не любить Бонапарта. А я, признаюсь, готова бы пройти пешком хоть тысячу лье, чтоб взглянуть на него. Если бы я в каком-либо отношении позволяла себя сравнивать с этим великим человеком, то я сказала бы, что мы оба одинаково славолюбивы, с той разницей, что он искал славы en grand, широко и высоко, и нашел ее, я же нашаривала ее в мелком кустарнике и только пальцы себе наколола. Когда вы ему будете писать, скажите, что никогда не перестану изумляться его умению пользоваться исчезновением с исторической сцены короля Фридриха и русской императрицы Екатерины, после которых il n’y a plus sur tous les trones de l’Europe que des imbeciles» [26] .
26
На всех европейских тронах остались только дураки.
Само собой разумеется, что к числу «des imbeciles» Каролина присоединяла и своего супруга, Фердинанда IV, «et pour cause», как говорил состоявший при нем французский посол.
В приемном салоне виллы Кастельветрано, где жила королева, она сидела на диване в ожидании своего мажордома, который должен был ввести французского офицера, именовавшего себя полковником Эльбеном. Несколько дней тому назад он приехал на остров Сицилию под предлогом археологических изысканий, был захвачен англичанами, подозревавшими у него иные цели, и засажен в мессинскую тюрьму. Вследствие некоторых дипломатических соображений ему, однако, скоро была предоставлена свобода. Прежде чем покинуть остров, он, сумев ускользнуть от зоркости англичан, явился на виллу королевы и испросил у нее аудиенцию, под предлогом, что имеет передать ей некоторые известия о капитане Амелио. Амелио был послан ею же с каким-то неважным (по крайней мере, по-видимому) поручением по части дамского туалета в Париж и очень долго не возвращался.