Бег по взлетной полосе
Шрифт:
Жизнь слишком стремительно превратилась в ад, и я не могу понять, куда двигаться дальше.
Сижу по-турецки на мягком матрасе и вслушиваюсь в возню снаружи – в прихожей взвизгивают молнии, шуршит ткань, щелкает замок, воркование голубков смолкает. «Папочка» и мама одновременно уходят на работу, а я остаюсь одна.
Мысли туманятся, картинка июльского утра двоится и плывет от недостатка сна – умостившись на подоконнике и любуясь нитками бус далеких огней, я проболтала с Китом почти до самого рассвета.
Он рассказал, что часто проводит время на крыше – если ночь тихая и теплая, если
– Как ты справляешься? – не выдержала я, но Кит спокойно ответил:
– Нормально. Я даже благодарен ему. Я давно знаю: никто не станет решать мои проблемы. Зато я свободен в действиях. И разгребу их сам.
Ужасающие и простые слова Кита поглотила тишина, на темном глянце стекла мне примерещились его серые глаза, столько раз смотревшие на меня с недоверием, надеждой и… Страхом?
Внезапная догадка пронзает меня, доводя до мурашек: Кит многое отдал бы ради того, чтобы отец завязал. Поэтому ему так дорог тот телефон – единственный за много лет подарок, проявление внимания и доказательство, что Кит не один, что он нужен кому-то.
Но и это обстоятельство он повернул в свою пользу – поборол фобию высоты, показал себя и действительно стал интересен людям. И пусть его способы выделиться из толпы дикие и странные, зато даже далеко за пределами нашего города узнали, что есть такой парень – Кит. Что ему все по плечу, что он достоин уважения. Теперь он может быть услышанным – многочисленные комментарии под его видео говорят о многом.
Все же круто, когда тебя слышат…
Мне очень хотелось узнать, что помогло Киту продержаться и не опуститься на дно, но он моментально сменил тему, мастерски вывернул разговор так, что душу изливала лишь я. И я ныла в трубку, жадно ловя его утешения, плакала, смеялась и безумно скучала… По Киту, по папе, по чему-то несбыточному и нужному, ставшему вдруг возможным.
Глубоко вздыхаю, стираю пальцами слезы, осторожно улыбаюсь и в смятении трясу головой.
Придурок городского масштаба, кошмарный тип, слонявшийся по коридорам и до чертиков пугавший прилежных учеников, вдруг стал для меня лучшим другом, связал воедино недосягаемые миры прошлого и будущего, раскрасил яркими красками настоящее.
А я… Люблю его.
Сердце замирает и срывается с поводка.
Я очень сильно люблю его.
И мне неважно, что будет дальше.
Глава 24
В приступе неподчинения полдня не снимаю пижаму – с азартом прыгаю на любимом диване Игоря, и в солнечный воздух взмывают искры пылинок, на полную громкость включаю любимую музыку, и стекла дребезжат в такт.
В поле зрения попадают полки из светлого дерева и металла – подкрадываюсь к ним и хаотично переставляю коллекционные пластинки, тщательно распределенные «папочкой» по датам издания. Отламываю кончик светового меча у пластмассового Люка Скайуокера и злорадно ухмыляюсь, представляя
У меня отличное настроение, и никому не под силу его испортить – я даже пробую петь вместе с солистом, но голосовые связки сводит спазм.
Бреду на кухню, залезаю с ногами на стул, орудую ложкой в банке с шоколадной пастой и смотрю в окно – далеко внизу дети облепили горки и качели, их звонкий счастливый смех долетает даже до запредельной высоты моего наблюдательного пункта.
Лето неумолимо движется к экватору, еще несколько недель – и площадка внизу опустеет, а по резиновому покрытию закружатся в хороводах желтые листья… Время не статично, оно помимо нашей воли идет вперед.
Вот и папа говорил, что все проходит.
Когда-нибудь пройдет и боль. Когда-нибудь зло обязательно будет наказано и все наладится. И мама обязательно разберется во всем и поймет, как была неправа… Нужно только суметь продержаться.
И сейчас мне хочется действовать: бежать куда-то, делать сотню дел, в панике догонять ускользающую жизнь и проживать ее на полную катушку.
От сладости сводит скулы.
Покидаю нагретый стул, подставляю стакан под шипящую струю и запиваю вредный завтрак водой с привкусом хлорки. Я демонстративно игнорирую полезную еду, оставленную мамой, – пусть ее любимый Игорек следит за своим и без того лошадиным здоровьем.
Забираю мамину косметичку, прячусь в комнате и почти час экспериментирую со своим не слишком выразительным лицом – выходит вызывающе, но мне нравится. Удовлетворенно подмигиваю отражению в зеркале, влезаю в угрюмые бесформенные шмотки и ухожу, оставляя ненавистные комнаты скучать в одиночестве.
Несмотря на безоблачное небо и обманчиво яркое солнце, ледяной ветер пронизывает синтетику олимпийки и запускает мертвые пальцы за шиворот.
Лето выдалось холодным, и надежда на возвращение нормальной погоды тает с каждым днем. Ежусь под козырьком остановки и срываюсь с места, едва тупая морда зеленого автобуса показывается из-за поворота.
Расталкиваю локтями немногочисленных пассажиров, пробиваюсь к средней площадке и прилипаю носом к окну. Щека горит и ноет, в груди мечется тревога и парализующий страх, но я намеренно увожу мысли туда, где хорошо, – я думаю об умопомрачительных глазах Кита, его руках и губах. Голова кружится, ноги слабеют, и я покрепче сжимаю липкий поручень. Под ребрами полыхает пламя.
Наверное, состроив милую физиономию, Кит сейчас наполняет попкорном картонные стаканчики у ТЦ и страдает от недосыпа, мысленно проклиная меня. Он не знает, что я уже близко и на сей раз действительно собираюсь сделать ему сюрприз.
Картинка мира за пыльными разводами словно усилена фильтрами фоторедактора – невозможные оттенки синевы расплескались над серебряными крышами, рябит и мерцает изумрудная листва тополей, фиолетовые, розовые и алые цветы кляксами горят на клумбах. Прохожие исключительно красивы, и каждого я готова обнять и расцеловать.
Но я приберегу это для Кита и наверняка снова его шокирую.
Прерывисто вздыхаю и бодаю стекло, но унять взбесившееся сердце не получается.
Я люблю его… Но признаваться ни за что не стану.