Бег по взлетной полосе
Шрифт:
– Яна? – Он озадаченно смотрит на меня, а мне кажется, что я все еще сплю.
Должно быть, я не выбралась из того кошмара и Кит всего лишь снится мне…
Истерика выплескивается наружу, я всхлипываю, и навернувшиеся слезы искажают его черты. Он быстро подается вперед и обнимает меня.
– Что случилось, Ян?!
Родной голос пробивается сквозь слои ваты, но я не могу вымолвить ни слова. Кит втаскивает меня в комнату, усаживает на жесткий диван, опускается на корточки напротив и кладет на мои заплаканные щеки теплые ладони.
– Посмотри на меня… – тихо просит он. – Все прошло. Все
Опускаю и поднимаю опухшие веки, и Кит прячет руки в карманы толстовки.
Не зная, с чего начать безрадостный рассказ, озираюсь по сторонам – нас окружает запустение и нищета: старая истлевшая мебель, истертый палас, пятна на пожелтевших обоях, батареи грязных бутылок у стены.
– Да. Вот так я и живу… – беззаботно сообщает Кит и смотрит на меня в ожидании ответа. – Итак?
По сердцу будто проходятся наждачкой. Этот мальчишка мечтал о небе и высоте, но мой отец не успел ему помочь. Я нахожусь в той самой комнате – настоящей, реально существующей, – которую Кит не хотел бы никому показывать. В центре его слабости, бессилия и стыда. Но он не раздумывая впустил меня, и у него не осталось секретов. Значит, и я не должна ничего скрывать. Проглатываю болезненный ком и еле слышно умоляю:
– Кит. Прости меня… Я накосячила. Скажи, ты можешь прямо сейчас сорваться и сбежать куда-нибудь на пару дней? Я все тебе расскажу, но позже. Только давай побыстрее отсюда уйдем?
– Да хоть на край света! – Он встает, стирает слезу с моей щеки, вытаскивает из-за полированной боковины дивана свой верный, видавший виды рюкзак, укладывает в него пару вещей, скрученную палатку, коврики и спальник, достает из ящика стола файл с документами и прячет в боковой отдел. Берет меня за руку, выводит из комнаты, тянет за собой по узкому темному коридору, от души пинает разбитую дверь и по загаженным лестницам пробирается к чердаку. Налегает плечом на лист ржавого железа, под скрип петель подталкивает меня в спину и шагает следом. По глазам бьет яркая белизна неба: мы оказываемся на заваленной горами мусора крыше.
Кит бросает на пыльное покрытие рюкзак, садится на него, и я проделываю то же самое. Он невозмутим, но я считываю его тревогу, и она камнем ложится мне на сердце.
– Кит, ты сам говорил, что у каждого человека есть тайная комната, наполненная скелетами. – Крепко сжимаю телефон в прорезиненном чехле, и на корпусе остаются влажные следы. – Я тоже до поры не хотела никого в нее впускать, но ты был честен со мной… В общем, мой отчим… Не просто придурок. Он гребаный псих. Облагодетельствовал нас, поселил в своем доме и искренне считает, что мы должны перед ним пресмыкаться. Мама так и поступает, ее все устраивает, но я… Не могу. А непокорных и неугодных он попросту уничтожает: отбирает у них все и смешивает с дерьмом. Меня он тоже уничтожит, Кит. Потому что я не купилась на его подачки, с самого начала присматривалась к нему, и он мне не нравился. Мама не верит мне и слепо доверяет ему. Чтобы помешать ей совершить огромную ошибку, я стащила важные документы и спрятала… Я хотела нарыть на него компромат, чтобы мама увидела. Чтобы ушла от него наконец. И… Вот что из этого вышло…
Кладу телефон на колени, нахожу последнее видео и, ссутулившись, вглядываюсь в
Испуганно кошусь на Кита – он следит за происходящим без всяких эмоций, но на щеках проступают пятна, а взгляд стекленеет.
Здоровенный холеный мачо угрожает уродине оружием, унижает, пугает и лапает, а та не может даже прикрыться – просто стоит и терпит. Она – никто, и ни на минуту не должна об этом забывать…
Внезапно внутренности скручиваются в узел, тошнота подкатывает к горлу, я не могу больше видеть свой позор – сую телефон в руку Кита, отползаю к горе мусора, и рвота фонтаном вырывается наружу.
Кит бросается ко мне и помогает подняться, но я не смею повернуться в его сторону. Вытираю рот, пытаюсь отдышаться, убираю с лица растрепанные волосы, вырываюсь и мечтаю провалиться в ад.
Он видел меня, тупую, беспомощную и раздетую, в лапах другого мужика… Он еще не знает, как я подставила его.
– Что за гребаный упырь… – стонет Кит, лупит кулаком по трубе вентиляционного выхода, побледнев от ярости. – Я ведь знал. Я ведь чувствовал. Я выслежу его и заставлю жрать дерьмо. И пусть меня потом посадят.
– Нет, Кит! – взвизгиваю я. – Ты слышал, что я сказала? Я сама виновата. Я просто серая масса без голоса, ходячее недоразумение… Поэтому все поступают со мной так. Только посмотри, какая я никчемная и уродливая, посмотри повнимательнее… – Я окончательно расклеиваюсь, мне плохо настолько, что невозможно вдохнуть, а вся испепеляющая душу ненависть вернулась бумерангом и набросилась на меня же. – Ты не знаешь главного, Кит. Он не блефует. Из-за меня он придет сюда, заберет документы и с помощью друзей из полиции подкинет тебе в карман наркоту. Мне некуда идти, Кит, потому что у него везде связи. Прости меня. Прости меня!
В висках пульсирует, запястья ноют, на них уже проступили фиолетовые синяки. Я смиренно ожидаю проклятий в свой адрес, но тело вдруг окружает спокойное тепло – ладони Кита ложатся на талию.
– Он просто чертов слабак. А ты – крутая, Ян, поняла? Ты его уделала, – шепчет Кит и светло улыбается, хотя в глубине огромных серых глаз блестит сталь. – Он знает о существовании записи?
Отрицательно мотаю головой и зарываюсь носом в его толстовку.
– Когда приезжает твоя мама?
– Через два дня. Но я не смогу ей это показать! – Я снова взвиваюсь. – Пока документы не у него, мама в любой момент вольна уйти и вернуться домой. А я лучше просто исчезну из ее жизни и вышлю бумаги почтой.
– Ты сможешь! – Кит разглядывает мое лицо, и его спокойствие – хоть бы и поддельное – передается мне. – Надо всего лишь на два дня выпасть из его поля зрения, а потом мы найдем твою маму и поговорим с ней.
Далеко внизу ревет мотор, завывает сирена, слышатся перебранка и громкие голоса. Кит отстраняется, медленно подходит к ограждению, смеется и с удовлетворением сообщает:
– У нас гости, Ян.
Осторожно семеню следом и застываю как вкопанная.
У подъезда Кита стоит полицейский уазик, и Игорь о чем-то оживленно переговаривается с человеком в форме.