Бег по взлетной полосе
Шрифт:
Внезапно понимаю кое-что, и вопрос тут же срывается с языка:
– Ты все еще мечтаешь о небе, Кит?
Он долго и пристально смотрит на меня, затем прерывает сеанс гипноза и отводит взгляд. Глубоко вздыхает и хлопает ладонями по откидным подлокотникам.
– Это место – музей потерянных смыслов, несбывшихся надежд и тщетных попыток. Но с тобой даже здесь я верю в лучшее.
…В маленькой теплой кухне, залитой нестерпимо ярким солнцем, чудесно пахнет чем-то родным и знакомым. Руки не слушаются, кожу покалывают миллионы иголок, я сладко потягиваюсь и намереваюсь стянуть
Вздрагиваю и просыпаюсь, Кит размыкает уютные объятия и щурится. Толстовка у его шеи промокла от моих слез. Медленно возвращается осознание: подняв подлокотники, мы, крепко прижавшись друг к другу, просто уснули.
За бортом сгустились серые сумерки, пустой желудок сводит, а смутная тревога давит на грудь. Гребаный урод рыщет где-то поблизости, но с мамой ничего не должно случиться. Она еще не вернулась, и дурной сон не может оказаться вещим.
Голод гонит нас к цивилизации: с сожалением покидаем салон, прощаемся с самолетом, и по заросшим плитам и мокрой траве бредем к выходу.
С тоской оглядываюсь: огромные добрые птицы безмолвно глядят нам вслед. У них отняли двигатели-сердца, их лишили неба… Их удел – несбывшиеся мечты, потерянные надежды, не ставшие реальностью сказки. А мое сердце как сумасшедшее бьется о ребра. Оно все еще при мне. Оно живо, когда рядом Кит.
– Это место похоже на мою нынешнюю жизнь, – говорю я, и голос заглушает тишина. – Но с тобой я верю, что лучшее ждет меня впереди.
В забегаловке на краю города поразительно многолюдно. Завидев свободный столик, мы рвемся к нему и занимаем прямо под носом зазевавшихся конкурентов – те с ненавистью и подозрением косятся на Кита, но он, нацепив самую отмороженную из своих личин, срезает их ненормальным взглядом, и неудачники отваливают.
На денежки Игоря мы устраиваем настоящий пир, предаемся греху чревоугодия и объедаемся до полусмерти.
Кит довольно откидывается на спинку оранжевого пластикового стула и блаженно улыбается.
– Офигеть. Я сейчас сдохну, но при этом чувствую себя счастливым. Парадокс.
Я смеюсь, и мое игривое настроение не под силу испортить даже атомной бомбе:
– Кит, ты такая же многогранная личность, как папа. Если не выгорит с небом, иди в театральное. Ты шокировал их, ты в курсе? – Парень степенно кивает, а я продолжаю приставать: – А сделайся милым? Как тогда, у каруселей, помнишь? Ну пожалуйста…
– Показываю один раз! – Кит подается вперед, упирает кулаки в подбородок и, поморгав, обворожительно и трогательно улыбается.
Сердце, пронзенное стрелой томления, пропускает удар и сладко сжимается, пальцы ног – тоже, а из груди вырывается восторженный стон. Хлопаю себя по щеке, трясу головой и хохочу:
– Все, хватит, прекрати. Это невыносимо. С таким талантом ты сможешь безбедно жить, не работая ни дня.
Кит допивает колу и становится предельно серьезным:
– Надо связаться с твоей мамой… – Ожившая тревога тут же отравляет кровь, и мой смех стихает, но он продолжает: – Этот телефон лучше не включать, чтобы не засекли. Мало ли… Можно попросить у прохожих, чтобы дали позвонить с их трубки, но таких добряков мы не найдем,
– Перед тобой, можно сказать, олигарх… – тяжко вздыхаю я, пихая рюкзак локтем.
Мы еще долго треплемся о насущном, обсуждаем варианты ночлега и краснеем, припоминая ту ночь в домике, но кафе скоро закрывается, и я нехотя поднимаюсь из-за столика с намерением посетить дамскую комнату.
Шок почти прошел, волнение отпустило. Пусть я измотана, но в отражении грязного зеркала над умывальником вижу едва заметный румянец.
Выхожу в коридор, подношу ладони к сушилке, и попсовые клипы на плоском мониторе прерываются тревожной заставкой местных новостей.
«Внимание, ОВД по Восточному району, разыскивается несовершеннолетняя…» – с придыханием вещает ведущая, и у меня темнеет в глазах.
На экране появляется опухший от вчерашней пьянки папочка и, состроив скорбную мину, еле слышно нудит: «Сегодня пропала моя дочь. Есть веские основания полагать, что произошло похищение с целью последующего убийства. Имеются очевидцы. Сейчас дорога каждая минута…» – его стенания сменяются не самой лучшей фотографией Кита и сухими фактами сводки: – «Подозреваемый, семнадцатилетний Никита С., возможно, страдает алкогольной и наркотической зависимостью. Склонен к воровству и агрессии. На почве неприязненных отношений ударил несовершеннолетнюю Яну и увел в неизвестном направлении…»
Я сползаю по стене и прикрываю ладонью рот.
Прямо под черными кнопками и индикатором Сети висит листовка в оранжевой рамочке: «Пропал ребенок» с моей черно-белой физиономией, а в телевизоре Зоя, демонстрируя свой лучший образ, картинно вскидывает брови: «Никита, несмотря на то что ты избил моего парня и вообще неадекватно себя вел, я обращаюсь к тебе. Одумайся и отпусти мою подругу. Еще не поздно все исправить. Яна, держись. Я верю, что мы успеем… Я люблю тебя!..»
Сдавленно матерюсь и кусаю кулак. Происходящее в этом гребаном театре абсурда просто не укладывается в голове…
На связь со студией по телефону выходит мама. Она плачет…
В подсвеченный синим неоном коридор влетает Кит, на ходу вешает на плечо рюкзак, хватает меня за шкирку и тащит к двери с надписью «Только для персонала». Рывком распахивает ее, и мы оказываемся на улице. Меня трясет от омерзения и ужаса, под дых ударяет чудовищная вина…
Я рвусь обратно.
– Кит, у меня там рюкзак. Блин, я останусь здесь и объясню им, что ты ни при чем. Они там совсем поехали? Кит, ты слышишь меня? – Пытаюсь вывернуться из его захвата, но он лишь усмехается.
– На то и расчет, ты не выкупаешь? Забей на рюкзак. Валим отсюда!
Глава 38
Пригнувшись, мы крадемся вдоль аккуратно подстриженных декоративных кустарников и добираемся до глухого забора. Кит приваливается к нему спиной, упирается затылком в некрашеные доски и усмехается:
– Вечер перестает быть томным. Ты видела, какую они фотку во «Внимание, розыск» запилили? Ну чистый маньяк! Поди теперь отмойся…