Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
========== Бог мостов не строит. Гидеон и Бенедикт ==========
Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.
М. Цветаева
Джозеф вошел в комнату, в которой стояла темнота и вонь, но это уже было привычно. Громко стуча сапогами по деревянным скрипучим половицам, он прошел к окну и снял заслон. Яркий дневной свет потоком хлынул в комнату, высвечивая всю убогость
Хорошо, что рожу не набили вчера, а то гость совсем не узнал бы его.
На вонючей куче тряпок валялся в похмельном беспамятстве граф Бенедикт Бенфорд II.
– Проходите сюда, милорд. – Джозеф, не обращая на ужас в глазах пришедшего и поднесенный к носу рукав, чтобы не вдыхать смрад этой комнаты, метнулся к кувшину с водой и выплеснул его содержимое на спящего. Поток самой отборной ругани донеслось в ответ. – Граф вчера много выпил. Он вообще очень много пьет с… сами знаете, каких пор.
– Милорд, к вам гость пришел, - Джозеф практически заорал на весь дом, обращаясь к Бенфорду.
– Джозеф, сукин ты сын, скотина этакая, как посмел так разбудить? И какой гость еще явился? Я же сказал, что никого не принимаю. Если это только не сам дьявол по мою душу.
– Боюсь, что сам, - донесся молодой голос мужчины.
Бенедикт кряхтя, пытаясь справиться с собственным телом, повернулся к окну, жмурясь и мыча от головой боли. Только через пару секунду он понял, кто стоит у входа в комнату.
– Ты! – это был крик на выдохе, стон через все существо графа. Кажется, действительно преисподняя решила забрать его душу, раз прислала одного из главных бесов кошмара Бенфорда. Он сделал заторможенный рывок с кровати и вместо того, чтобы встать, он неуклюже бухнулся на грязный пол, на котором в разброс валялись осколки и целые бутылки, справа у стены лежала шпага – именно к ней было сделано неуклюжее движение графа. Это было не смешно, это было ничтожно и жалко для такого мужчины, коим он был когда-то.
Де Виллер стоял и думал в ужасе и омерзении, что перед ним разыгрывается потеря человеческого облика, он видит самое дно, в которое скоро сам упадет. Теперь, взглянув со стороны, Гидеон понимал, что постарается так не опуститься, но всё равно тьма настигнет и его.
– Джозеф, помоги хозяину прийти в себя, - холодно и безразлично обратился он к слуге, который с жалостью и омерзением смотрел на Бенедикта. – Бенедикт, у меня к тебе разговор. Серьезный. Касается Гвен… Шарлотты.
Стон прокатился со стороны графа, будто Гидеон только что ударил его под ребра с ноги. Он сидел на коленях, скрючившись и уткнувшись лбом в пол. Кажется, его бил озноб. Он поднял на де Виллера полный ненависти и муки взгляд черных обжигающих глаз. Его волосы были сальные, сильно отросшие, как и
– Ты! – и снова этот крик на выдохе, - Не смей, слышишь, называть ее имени! Из-за тебя я не смог по-человечески ее похоронить. Оплакиваю пустую могилу. И ты смеешь называть ее имя?
Он снова застонал, но уже от физической боли, сжав со всей силы свои виски - похоже, у него сильно болела голова. Но вот секунда, и снова пронзающий ненавидящий взгляд, будто трезв.
Бенедикт, гордо вскинув подбородок, стоял на коленях - так люди храбрятся перед тем, как положить свою голову под топор палача. Кажется, ненависть была отличным средством от похмелья, видно, как с каждой секундой это чувство росло и давало графу силы. Теперь де Виллер лицезрел в нем того, кого так же ответно ненавидел, того, кто был достойным соперником, того, кому проиграл свою жизнь.
– Стоишь тут чистенький и гордый. Забыл уже, как на коленях ползал у меня и умолял отдать ее? Я, смотрю, ты не сильно страдал? Видно, зря отдал, - дальше на де Виллера обрушилась череда таких ругательств, от которых покраснели бы даже самые развратные шлюхи Лондона. Гидеон стоял, не двигаясь, будто вросший в землю, и чувствовал, как кровожадное чувство, подобно зверю, толкает его растерзать графа, разбить ему лицо, сломать шею, вскрыть брюхо. Но стоял и просто смотрел ненавистью в ответ ненависти.
– Заткнись, - тихо прорычал де Виллер. – Заткнись и слушай меня. Я пришел поговорить о Шарлотте, потому что она жива и здорова. Она выжила после резни и выбрала тебя. Не меня, а тебя. Так что приходи в себя, умойся, переоденься, я жду тебя на улице.
Де Виллер кинул какой-то квадрат листа на пол Бенфорду и, развернувшись на каблуках, вышел на улицу, оставив соперника в смятении и непонятных чувствах.
– Я хоть не люблю этого графа Велидера и не понял о чем он, но все-таки граф прав: господин, пора вам вспомнить о себе и привести в человеческий вид.
Велидер ушел, а Бенфорд все еще сидел на коленках, только уже ссутулившись, будто на его плечи рухнул весь мир. Он так и не понял, что сказал Гидеон. Шарлотта жива… Возможно ли? Нет. Ее сердце не билось. Он помнил. Словно пытаясь отойти от страшного сна, устало потер ладонями лицо. Оглядев свою темную затхлую пещер, где он пытался стойко убить себя джином, он, наконец-то, обратил внимание на то, что кинул ему де Виллер. Это был какой-то лист с цветной картинкой, который блестел, как водная гладь. Дрожащей рукой граф поднял его и обомлел: с картинки на него смотрела она и улыбалась своими незабываемыми голубыми глазами. Что за чудесный художник мог так реалистично изобразить ее? И словно, ее голос зазвучал рядом…
– Как? В будущем не пишут портретов? А как же вы память о себе оставляете потомкам?
– У нас с этим все намного проще! – она засмеялась своим переливчатым смехом. – Мы снимаем себя на специальный аппарат, а потом печатаем картинки. Так составляются целые талмуды альбомов, которые нужны лишь затем, чтобы подкладывать под сломанную ножку стола, чтобы не шатался, или дверь припереть, чтобы не закрылась от сквозняка. Смотри!
Она включила свой «телефон» и показала картинки…