Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– Никто не вернул Рубин на место, образумив взбалмошную девчонку, никто не помог вернуться мне в 21 век. Я прожила с Бенедиктом долгую и счастливую жизнь, пока его сердце не остановилось, оставив меня в глубине 18 века, хотя мы обещали друг другу умереть в один день, - мой голос сдирал пленку тишины и невыносимой неразрывности времени. Вот она я – парадокс, нарушивший все теории физики и биологии, умирая, воскресая, меняя историю. Я почти кричала, совершенно не волнуясь о том, что меня могли бы услышать повара и официанты. Никто бы не поверил моим словам, если даже, посвященный в тайну Ложи, Гидеон смотрел на меня сейчас как на преступницу, будто я провинилась в чем-то.
Я лгала смерти, убегая от нее у самого
Но я никогда не хотела лгать Гидеону.
– Бессмертие – не такой уж и славный подарок судьбы.
Его выдох словно недолгая остановка сердца. Он молчал и, кажется, даже перестал двигаться. Потому что правда обрушилась на него, как волна в бушующем море. Та, правда, которую он так долго и старательно избегал.
Молчание затянулось. Официант пришел как раз вовремя, поставив перед нами две чашки эспрессо, и, тут же ретировавшись в подсобку, оставил нас здесь, в кафе на Флит-Стрит, в совершенно пустом и одиноком, как и мое сердце. На что же я рассчитывала, когда шла ему навстречу? Сколько лет мне понадобилось, чтобы понять его? Глупо рассчитывать, что он прошел весь этот путь вместе со мной за час в его времени.
Мы добрались до общей точки.
И эта точка стала молчанием.
– Бессмертие? То есть ты хочешь сказать настоящее бессмертие? И тебе… 254 года?
– он судорожно сглотнул, явно стараясь справиться даже не с правдой, а с иронией.
Я рассмеялась, понимая, как глупо это все выглядело – настоящее бессмертие.
– 271, если быть точной.
16 лет с 1994 года и 239 начиная с 1757 года, не считая нескольких месяцев в 2012.
– Как такое может быть?
– он мотал головой из стороны в сторону, точно болванчик, что всегда завораживал меня в нью-йоркских такси, будто проклятая, я смотрела на них, не отрываясь, точно так же, как сейчас смотрела на Гидеона, - Это невозможно…
– Да. Как и то, что я умерла от разрыва легких, но затем пришла в себя, будто ничего не произошло. Как и то, что я вижу призраков и могу с ними разговаривать. Все это невозможно в равной степени, но все же является правдой.
И я смотрела, как мир вокруг меня менялся, оставляя меня в центре, но не затрагивая. И одиночество – это все, что я могла чувствовать. Поэтому я ждала момента, когда снова смогу вот так вот просто сидеть здесь и разговаривать с человеком, что оберегал меня всю мою жизнь, даже не присутствуя в ней. Только большую часть времени он молчал, глядя то на меня, но чаще в окно и на стол. Я понимала, что он старался переварить информацию, от того тоже молчала, ожидая нужного момента.
И вот спустя мгновение выражение его лица поменялось, и от того как он решительно посмотрел на меня, показалось, что над головой сгустились тучи.
– Рассказывай. Рассказывай всё. Я должен знать.
Вот он мой приговор.
Я замешкалась, не зная с чего начать.
– Что ж. Ты отправил меня в 1758 год, где меня уже ждал Бенедикт. Мы купили дом в небольшой деревушке в Шотландии, там и поженились вновь. Теперь я жила под своим собственным именем. Гвендолин Бенфорд. Из людей, кто знал меня, с нами до конца остались лишь двое – мадам Деверо, что тогда при пожаре старалась спасти мне жизнь и верный Бену Джордж. Сен-Жермен, естественно, ничего не подозревал, считая, что я погибла. От того жизнь его стала более праздной, только нам было абсолютно не до него. Благодаря твоему дневнику, мы знали, когда и куда нам не следовало ездить, чтобы не встретить его, поэтому первые десять лет я даже о нем не вспоминала. Все мои мысли занимала лишь семья, которую мне стоило оберегать…
Я остановилась, погружаясь в сладкие воспоминания. Это было так давно, что казалось, что никогда и не было. Может все они лишь плод моего слишком богатого воображения?
– У тебя были дети? – спросил Гидеон, а я даже не видела, смотрел
– Да. Двое. Мальчик и девочка.
Послышался резкий выдох, и я тут же подняла взгляд. Гидеон прерывисто дышал и взгляд его не находили за что зацепиться.
Так поднимается паника.
– Но так получилось, что Бог зачем-то подарил мне бессмертие, но не позволил мне иметь собственных детей, - но ведь дети не бывают чужими, я убедилась в этом на собственном опыте.
– Тогда как? – уже заметно спокойнее спросил Гидеон.
– Тогда еще не были особо знакомы с усыновлением, но я выросла по другим стандартам. У мадам Деверо остался внук. А я чувствовала ужасную вину, ведь его родители погибли в ту же ночь, когда Сен-Жермен решил убить меня и уничтожить весь Флорентийский Альянс. Так что отчасти это было делом моих рук. Его успела вытащить одна из служанок. Ему было всего четыре, и он не заслуживал такой участи. Поэтому я забрала его к себе. Вырастила, дала образование.
– Перед моим взглядом тут же возник маленький мальчик, испуганно прижимающий к себе сожженное одеяльце, единственное, что он сумел схватить с собой, когда служанка утаскивала его через черный ход. Он не разговаривал месяцами, не произносил ни звука, пока не почувствовал, что его семья вновь вернулась к нему.
– И девочка, ей было от силы семь месяцев. Я забрала ее у одной из бывших любовниц Бенедикта. Она забеременела незадолго до моего появления в его жизни и умерла при родах, а муж этой женщины не признал ребенка и посчитал, что выкинуть его на улицу было бы проще. Это было время, когда я вернулась в Лондон по делам. Мне пришлось пробыть там полгода, и я встретила этого лорда в самый подходящий момент. Когда я вернулась в Шотландию с ребенком на руках, то соврала Бену. Сказала, что это наша с ним дочь. У нее были черные волосы и невероятно голубые глаза. Кто заметил бы подвох?
Гидеон все так же, не отрываясь, смотрел на меня, пока я продолжала погружаться в свои воспоминания.
– Они были самым чудесным, что я когда-либо могла дать миру. С каждым годом, они удивляли меня все больше и больше. Становились старше, красивее, умнее. Аластер переплюнул абсолютно всех! – я вскинула руками и засмеялась, вспоминая его продвижения в королевской гвардии.
– Подожди! – тут же остановил меня Гидеон, - Аластер? Скажи мне, что я думаю не в нужном направлении…
Я же говорила, что не могу ему лгать.
– Нет, ты думаешь как раз в нужном направлении. Аластер, сын Грегора, главы Флорентийского Альянса, тот самый, которого ты встречал на балах и с кем сражался за бумаги – это мой сын.
Мой самый любимый мужчина на свете.
– Тогда, на балу… и на суаре… Ты знала обо всем! – он сдвинул брови так сильно, что казалось, что вот-вот гнев вырвется наружу и снесет меня.
– Да. Все это было подстроено. Аластер знал, кто я.
– Ты лгала мне… Все это время! И тот клинок. Господи, да ты же умирала у меня на руках и знала, что бессмертна, знала, что все разыграно по нотам с этой чертовой кражей письма… А я - идиот переживал, следовал, как слепой… – он так часто дышал, что казалось, будто ему не хватало воздуха, - Так. Стоп. Как ты оказалась в 1782? В какой момент своей долгой жизни, ты там оказалась?
Какая сообразительность! Одно из тех качеств, коими я восхищалась. Только слово «долгой» было сказано чуть ли не плевком в душу.
– Да, я лгала. Я элапсировала туда из 1912ого. Через день после того, как ты передал отчет Полу и леди Тилни.
Через день, когда сердце мое готово было взорваться жуткими звуками борьбы и слезами человека, которому я желала лишь счастья.
– Ты была там, - скорее утверждение, чем вопрос, а он выглядел так, словно его только что вытащили из холодной воды.