Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– Добро пожаловать в Манор Хаус! – меня встретила экономка дома. Чопорная старая леди в темно-синем, сшитом на военный манер, платье.
– Шарлотта! Деточка моя! – я возликовала, услышав из глубины комнат знакомый голос и приближающиеся к нам шаги. Мадам Деверо вылетела на крыльцо, недовольно заметив экономке «Берта, посторонись!», и обняла меня, словно родную. И я обняла ее в ответ, уткнувшись носом в ее плечо. Как же я была рада ее увидеть! Никого ближе нее в этом проклятом веке у меня не было: она была единственной, кто по-настоящему обо мне пекся и переживал за каждый мой шаг. Сглотнув комок и не прошеные слезы, я отстранилась и жалостливо проскулила ей что-то вполне похожее на - «я замуж выхожу».
– Деточка! – в ее случае звучало «детьйочка». –
Манор Хаус - фамильное поместье Бенфордов, которое грозилось стать моей тюрьмой, правда, фешенебельной тюрьмой по меркам 18 века, было построено еще в 14 веке, на месте сожжённого дотла замка, поэтому он выглядел «старо» и «ему явно не помешала бы современная перестройка». Информацию же я узнавала из вечной трескотни служанок, экономки Берты, мадам Деверо и прочих жителей, в перерывах между подготовкой к свадьбе. По мне, замок был удручающ: серые каменные стены, три этажа, увитые плющом, резьба по камню, статуи химер и львов. Манор Хаус разительно отличался от воздушно-белого в стиле рококо дома Сен-Жермена, он сильно смахивал на Темпл с его такими же суровыми темными стенами и темным деревом внутри, те же огромные камины, в которых средневековые люди не только мылись, но и жарили себе еду. Хотя нет, камины уменьшили, но все равно они были большие и тяжеловесные в отличие от Сен-Жерменовских витиеватых каминьчиков.
Манор Хаус наводил на меня непреодолимое чувство безнадежности. Мне больше не было куда бежать, лишь прятаться в углах и надеяться, что меня никто не найдет. Жизнь медленно катилась в тартарары, словно отправляя меня в ад за все мои грехи. Но замечать всего это, у меня не было времени.
Когда мадам Деверо в первый раз возмутилась, что на подготовку был отведен всего месяц, я не придала этому значения, пока не осознала весь масштаб необходимых приготовлений. Во-первых, нам предстояло вымыть весь замок, меня тоже не обошла участь уборщицы, но, в отличие от служанок, я не драила полы, камины, потолки, а лишь стряхивала пыль с бюстиков и часов, иногда помогая снимать занавесы и балдахины с кроватей. Были наняты служанки из деревни, приезжал важный, как павлин, некий французский месье, который постоянно носился по дому с мадам Деверо и обсуждал «прожекты», забываясь, что они в Англии, и переходя на французскую речь. В 21 веке я бы обозвала его дизайнером, но в 18 веке, кто он такой – я не могла сказать точно. Под его руководством и гордо задранным носом в доме меняли абсолютно все, а он, как полководец, управлял армией слуг: был перекопан и пересажен сад, передвигали и привозили новую мебель, менялась обивка, постоянно снимались и вешались ковры. Под конец я уже не выдержала и спросила: «Да кому это надо все? К нам что, сам Георг Второй приедет?»
– А как же гости, деточка? Здесь будут гости!
– Но зачем? Нам просто надо обвенчаться и все! – все-таки зря я это выпалила, потому что лицо Деверо тут же шокировано вытянулось, будто я неприлично выразилась при ней.
– Шарлотта, что вы такое говорите! Вы же не уличная девка, вы леди, конечно, не столь благородного происхождения, как граф Бенфорд, но все-таки. Вас же должны потом представить высшему свету. А какие слухи тогда поползут! Итак все быстро происходит.
Но то, что слухи ползли уже - было ясно, как божий день. Я слышала, как шушукались за моей спиной служанки и как они смущенно замолкали при моем появлении. Итак, все понятно: непонятная девица без рода и племени, сирота, обозначенная племянницей Сен-Жермена, как черт из табакерки, появляется в поместье с заявлением, что она невеста самого ушлого ловеласа Лондона. Да я сама бы в такое не поверила, не будь это моей историей.
Под
За неделю до свадьбы, в красной карете с геральдикой, в замок прибыл мой будущий супруг. Клянусь, в этом момент, единственное, что мне хотелось - это поднять все свои юбки и дать стрекача в ближайший лес с криками «Я передумала!». Но, увы, я встретила его молча, трясясь от страха, точно осиновый лист. Но, надо было отдать должное, Бенедикт вел себя со мной, как обычно, будто не замечал той суеты, что творилась здесь и какие любопытные взгляды кидали на нас служанки, пытаясь увидеть в нас пылких влюбленных.
– Платье Вам уже доставили?
– Говорят, завтра привезут.
– Надеюсь, без бантиков, не люблю их.
Я попыталась изобразить как можно более расстроенную мину.
– Жалко как! Я как раз заказала платье, полностью увешенное бантиками. Что же теперь делать? Может не выходить замуж?
– Хорошо, тогда вас будут хоронить в этом платье. Надеюсь, не сильно забрызгается кровью после отсечения вашей прелестной головки, - он заглянул мне в глаза, в которых играли бесенята. Я невольно рассмеялась такому повороту.
– Такое удовольствие я вам не доставлю.
Мы сидели в каменной ажурной беседке в парке возле леса, из которой открывался изумительный вид на особняк и текущую рядом речку. Крестьяне и слуги ходили по округе и занимались своими делами, не замечая господ отдыхавших на пригорке в беседке.
– Вы говорите, наш брак - формальность… - мой голос дрогнул, меня трясло только от одной мысли о браке, но рано или поздно мне придется с этим смириться. Мне нужно было научиться с этим жить, – Но, как я помню, разводы в 18 веке очень редки и скандальны. Неужели вы будете всю свою жизнь терпеть меня? Там, в 21 веке про меня словно забыли, и, кажется, нет шансов вернуться обратно. Я постоянно жду, надеясь, что мой знак в церкви наконец-то увидит тот, кому он предназначается, но надежда ведь не вечна…
Мой голос сорвался от нахлынувшей боли. Нет, Гвендолин, никто не придет за тобой. Так будет лучше. Так было всегда лучше для них. Стараясь не смотреть на графа, чтобы он не увидел слез, я чертила зонтиком на полу какие-то линии. Одинокие и ломанные, как и вся моя жизнь в целом.
– Шарлотта! – он прервал мой монолог каким-то необычно грустным тоном. – Клянусь вам, я до вас и пальцем не дотронусь, если вы этого не хотите! Что до терпения… давайте проживем хотя бы этот год, чтобы от вас отстал Сен-Жермен и все остальные Хранители? А там что-нибудь придумаем. – Внезапно он снова вернулся в свое живое искристое настроение. – Или вас пугает то, что вам придется стать именно моей супругой?
Я посмотрела ему в глаза, при этом шмыгая носом. И встретила добрый и нежный взгляд, от которого на душе сразу стало теплее. Я верила ему. Как когда-то умудрялась верить Гидеону. За одним только случаем, что в этот раз я точно не позволю собой манипулировать. Поэтому, вместо того, чтобы его подколоть, я тихо произнесла «спасибо».
Сегодня все же не такое, как все пережитые мною «вчера».
Потому что именно это «сегодня» стало последним для Гвендолин Шеферд, девушки, рожденной в непостижимом будущем, что стала лишь горсткой пепла в 1757 году. Она восстала фениксом, в тот момент, когда навсегда стала совершенно другой личностью – личностью, что способна изменять свой собственный мир, в отличие от той, что умела лишь беззвучно сидеть у горки пепла прошлой жизни. Шарлотта Бенфорд никогда не станет оглядываться назад ради того, чтобы вспомнить былое.