Бег времени. Тысяча семьсот

Oh panic

– Теперь ваша очередь отвечать на мои вопросы. И, - я взглянул на, стоящие на камине, часы, - у меня осталось не так много времени. Через полчаса мне нужно будет возвращаться в подвал, где от меня, кажется, ждут, что я скажу, что это вы похитили Гвен.

– Значит, нам нужно поторопиться, - Пол встал и вышел из салона, чтобы вновь вернуться уже со стопкой бумаг в руках. – Здесь все то, что нам удалось узнать о планах Сен-Жермена, парочка украденных бумаг из архива, и немного бумаг из архива Флорентийского Альянса, что мне удалось украсть у сына Аластера, кажется, его зовут Грег, но это

не особо важно.

Он разложил бумаги по всему периметру журнального столика.

– Итак. Ты разобрался с бумагами, что я передал тебе в нашу последнюю встречу?

Конечно, разобрался. Так же, как эти бумаги разобрались с моей личной жизнью.

– Да, - сухо ответил я. Не было никакого желания вспомнить о том дне, когда моя жизнь пошла под откос, но это было необходимо для того, чтобы хотя бы вернуть на место само сердце.
– Она умрет из-за меня. Из-за любви ко мне.

Как бы глупо это не звучало. Констатация фактов была пустой и безэмоциональной, в отличие от той надвигающейся катастрофы, что чувствовал у себя внутри.

– Мы не знаем всего до конца. Но многое из того, что говорят Хранители не стоит и выеденного яйца. Нет никакого лекарства для человечества, оно только для одного. И оно сделает графа, только его, бессмертным.

Ощущение было такое, словно из меня разом выбили весь кислород. Так просто! Всего лишь стоило заглянуть глубже. Нас всех водили за нос, словно дураков крутили по кругу, с каждым годом, с каждым новым хранителем.

– Бессмертие двенадцати обретет человек…- прошептал я, дрожащим голосом, - Ну, конечно же!

Люси кивнула, подтверждая мою догадку.

– Но его бессмертие закончится в момент рождения Гвендолин. Именно поэтому он попытается ее убить, - закончила она, выжимая из меня жалкие остатки воздуха.

Три недели. Три недели я метался из стороны в сторону, в глупой надежде найти хоть что-то. И вот ответ передо мной, словно на ладони.

Она должно быть уже мертва. Нет ничего, что остановит графа от цели, особенно в такой решающий момент. Три недели – разве недостаточный срок для того, чтобы найти и убить? И не оставить после себя никаких доказательств.

– Вот почему ее нет в хрониках. Граф позаботился об этом.

Мне показалось, что меня убили. Стало холодно. Воздух сжался в моем горле, не давая вздохнуть.

– Но что с той зацепкой, о которой ты говорил? – наконец-то высказалась леди Тилни. Она слушала нас все это время, словно вовсе не участвуя в разговоре.

– 175? Думаю, это год.

Вот только какой именно, мне было неизвестно. Я не могу промахнуться даже на месяц. Страшно представить, что будет, если она находится в 1750, а я приду за ней в 1759. В худшем случае, она будет мертва, в менее благополучном случае, ей будет уже 26.

– Тебе нельзя ошибаться, - словно прочитав мои мысли, протянул Пол.
– Но даже если так, она хотя бы будет в безопасности.

– Не думаю, что она будет в порядке, Пол, - Люси взглянула на него с упреком, - представь что будет. В 2011 прошло три недели, а могут стать для нее десятью годами. И их уже будет не вернуть.

– Морщины, дряхлеющая кожа и выпадение волос - начало конца. Нет, нет, нет, девочка тебе такого не простит, - укоризненно

съязвила леди Тилни, глядя с легкой усмешкой на меня. Затем оглядела свои руки и, удовлетворенная их безупречностью, вновь уставилась на меня. Эта женщина даже в аду, наверное, будет беспокоиться скорее о белизне коже и о том, чтобы не загореть случайно.

– Есть ли у вас хоть какая-то информация о тех годах? Должна же быть хоть какая-то зацепка! – я в гневе вскинул руки вверх и тут же опустил, чтобы спрятать лицо в ладонях. Становилось все труднее дышать. У меня кончались аргументы и воздух. Было что-то, что я упускал, чего не понимал, и это тяжким грузом сдавливало мне сердце.

– В бумагах есть несколько нужных нам дат, - Пол достал из-под стопки бумаг несколько папок и открыл их.
– Вот. 1753. Нет, в этом году были окончательно расшифрованы все предсказания. Ничего нового для нас. Так, 1756. Начало семилетней войны, военный союз с Пруссией. 1757 - казнь Джона Бинга, а так же грандиозная свадьба близкого друга Сен-Жермена - графа Бенедикта Бенфорда II и некой Шарлотты Лойд. Тоже ничего интересного, кроме того, что она погибла при пожаре, по вине Флорентийского Альянса. И 1759 – был пойман шпион, который как раз таки и отнес эти бумаги Аластеру. И так же открытие Британского музея.

Все это ничего нам не давало. Разве, что повод погулять на чей-то свадьбе и повод посетить, самое что ни на есть, великое открытие музея. На свадьбе хоть напиться можно и подраться. Дуэли тогда были еще в моде. Хотя я и рукопашной не побрезгую…

– Это ни к чему не приведет.

– Нужно отыскать больше информации. Еще раз встретиться с Аластарем! – Пол вновь и вновь перебирал все документы, словно от этого зависела его жизнь, пока остальные молчали, отчаянно уставившись в никуда. Эта ситуация начинала выводить меня еще сильнее. Мы все сдавались, еще не начав ничего делать.

– Я буду стараться убедить хранителей искать тщательнее. Только они словно… - я не договорил, надеясь, что ответ придет сам по себе. Слишком горько было осознавать, что они все-таки жертвовали одним ради блага миллионов. Они думали, что это было для блага.

– Перестали ее искать? Сошлись на том, что она, возможно, уже мертва? – закончила за меня Люси, опять взглянув на меня такими знакомыми мне глазами, что я в очередной раз удивился такому поразительному сходству. От кого же они унаследовали этот пронзительный голубой цвет?

– Я как понимаю, они послали тебя к нам, надеясь, что ее украли мы, чтобы завершить круг крови, - попытался приободрить Пол, но его попытка ничего не изменила.

Часы мелодичным звоном пробили восемь вечера, отчего я подскочил как ужаленный. В животе все скрутило. За разговором я совершенно забыл о времени, и теперь мне предстояло упасть прямо к ногам простых обывателей Лондона точно из воздуха. Их ждал, как минимум, сердечный приступ!

– Я попытаюсь встретиться с вами еще раз, - я со всей скоростью ломанулся в сторону двери и едва я закрыл ее за собой, как меня перенесло обратно в 2011. Дом, точно такой же, как и в 1912, лишь за случаем выкрашенных в другой цвет ставней и двери, смотрел на меня немым укором. Что-то вроде «Ну что ты тут разбегался? Иди-ка домой».