Беглая

Семенова Лика

— В обмен на что?

Ответ уже был не нужен — все оказывалось предельно ясно: убежище в обмен на Гихалью.

Я не раздумывала — здесь не о чем было раздумывать. Я не смогу спокойно жить, зная, что пожертвовала Гихальей. Я не хочу, чтобы страдали те, кто мне дорог. Больше никто не будет страдать за меня. Я почти выкрикнула:

— Я выбираю Гихалью!

Ганорка тут же пропала во тьме, а светлое пятно появилось с другой стороны. Я услышала чужой голос:

— Вы даете слово, что я могу забрать свою женщину?

Тут же раздалось вездесущее: «Да».

Я порывисто обернулась, замирая. В круге света стоял асторец. Незнакомый асторец. Я вскинула голову, стараясь докричаться

до проклятых статуй:

— Это не Тарвин Саркар!

66

Истуканы молчали. Я крикнула так громко, как могла:

— Это не Тарвин Саркар! Я не знаю его!

Раздалось что-то похожее на тяжелый гулкий выдох, в котором я почти уловила живое разочарование:

— Ты выбираешь остаться?

Я нервно терла о платье взмокшие ладони и не могла остановиться. Меня будто лихорадило. Стиснула зубы, стараясь хоть как-то совладать с собой.

— Значит, договор не имеет силы?

Снова «выдох»:

— Договор всегда имеет силу. Ты либо остаешься, либо уходишь с тем, кто за тобой пришел. Третьего не дано.

Меня будто ошпарило, и тут же, следом, сковало шоковой заморозкой. Я задрала подбородок, стараясь докричаться до уродливых лиц в вышине, заглянуть в их заплывшие глаза:

— Ведь вас обманывают! Он лжет! Вы слышите меня? Что вы за великая сила, которую так просто обмануть?

— Нас невозможно обмануть…

Самонадеянный ответ. Ганорские старейшины предстали облеченными невиданной силой глупцами. Узколобыми дикарями, которые не заслуживали ее. Я опустила голову, понимая, что вразумить их попросту невозможно. Они здесь — закон. Глупый и несправедливый.

— Но вас обманывают… Это не честная сделка.

Слова едва слетели с моих губ. Хилые, обреченные. Проклятые тупые идолы, неспособные отличить правду от лжи… Ответом мне было презрительное молчание. И грудь наполнялась невыносимой тоской. Как глупо… Все ганорские рассуждения о судьбе — лишь выдумки фанатиков. Они погрязли в своих суевериях. Старейшинам плевать на все, что находится за пределами их уютного варварского мирка, в котором они царили, как боги. И теперь меня с легкостью отдают незнакомцу, который не имеет на меня никаких прав. По глупому договору, который они сами же выдумали. И что потом? Незнакомец не походил на спасителя…

Слова этого асторца были вполне конкретны — он назвал меня своей женщиной. Назвал так, будто имел на это право. И явись он от имени Тарвина — не посмел бы так сказать. Даже чтобы пустить глупым идолам пыль в глаза. Я в этом даже не сомневалась. Он бы не позволил. Тогда что все это значило? Безусловно, я имела ценность для асторцев, но вполне конкретную ценность, обозначенную много лет назад. Все знали, что я предназначена в жены Тарвину Саркару. Я бы предпочла увидеть здесь его, тем более, теперь. Только его. Я бы выбрала определенность. Тогда бы я поверила в судьбу и больше не испытывала ее. Признала бы власть великой силы.

Я почти глохла от напряжения. В голове проносились шальные безумные мысли, которые сводили с ума. Я не могла хладнокровно размышлять, но в груди бешеной мухой зудело дурное предчувствие. Идолам было все равно, с кем я уйду, и что будет после. Они, как барыги, хладнокровно обменивали Гихалью. Они не оставляли выбора.

Я обернулась, стараясь рассмотреть рослую фигуру в зыбком свете живого огня. Типичный асторец, я не видела его прежде. Широкоплечий, плотный, с массивным квадратным подбородком. Только сейчас я различила на его лице полупрозрачную кислородную маску. По мнению ганоров это значило, что Великий Знатель не принял его. Тогда почему позволил прийти сюда? Из-за Гихальи? Или из-за

того, что вся эта вера — пучок сказок для внушаемой малограмотной публики? Я вдруг похолодела от мысли, что могущественные ганорские идолы могут оказаться лишь чьей-то умелой иллюзией. Это могло означать, что Гихалье ничего не угрожало. Но я не осмелюсь проверить это, буквально играя в рулетку. Даже если и так — асторец наверняка не один. Он заявит, что забирает меня по воле старейшин — и никто из ганоров не посмеет вступиться. Даже Исатихалья и Таматахал. У меня не было выбора. И он это знал.

Я сделала глубокий вдох, выпрямилась:

— Кто ты такой? Где Тарвин?

Его губы дрогнули под маской:

— Я досчитаю до трех. Если ты не пойдешь к выходу, мы сочтем, что ты сделала неправильный выбор.

Тянуть было некуда — он знал, куда бить. Я в последний раз подняла глаза к неподвижным лицам идолов, сама не понимая, на что надеясь; посмотрела туда, где во тьме исчезла Гихалья:

— Я иду.

Этому нужно было положить конец.

Незнакомец ухватил меня за руку повыше локтя, видимо, опасаясь, что я в любой момент могу передумать и изменить решение, потащил к выходу. Но это были напрасные опасения — я никогда не стану рисковать тем, кто дорог.

Когда перед нами открылись исполинские двери дома старейшин, я зажмурилась от обилия света. Облепляла теплая ароматная ночь. Улица все так же была запружена народом. При нашем появлении все разом замолчали, и неожиданно стало слышно вездесущий треск жучков-соглядатаев. Он буквально врывался в уши, вибрировал, сводил с ума. Я чувствовала себя кружащейся в каком-то хмельном калейдоскопе, отвратительной полуреальности, над которой реял огромный безумный глаз Великого Знателя.

Я безразлично оглядывала толпу. Прямо впереди народ расступился, образовывая площадку, вкруг которой стояли вооруженные асторцы в кислородных масках. Ритуальную конструкцию в центре я определила сразу — брачный камень, заключенный в подсвеченную пирамиду. Но даже это меня не смутило — я не могла отделаться от ощущения присутствия. Его присутствия. Я хотела видеть его. Немедленно. Сейчас. Чтобы все, наконец, закончилось. Это чувство стало мучительным, как жажда.

Стоящий рядом незнакомец будто перестал существовать. Значит, я напрасно сомневалась. Я с жадностью осматривала толпу, но не находила Тарвина. Может, он счел все это ниже своего статуса? А, может, с трудом держал себя в руках от ярости. Я знала, каким он может быть.

Я повернулась к своему провожатому:

— Где он? Тарвин?

Тот не ответил, лишь сильнее стиснул пальцы на моей руке. Кивнул куда-то в толпу. Но это не было ответом.

Я увидела, как в круг вышли четыре Тени. Чужие Тени, если только Тарвин не сменил их. Но я не поверю, что он избавится от мерзавки Разум. А ее здесь не было. Сердце заколотилось сильнее, щеки ошпарило. Вслед за женщинами появились два высоких ладных жреца — старший и младший — в капюшонах до самого подбородка. По крайней мере, их так называли на Нагурнате. Облачение этих асторцев несколько отличалось, но я не сомневалась, что была права. Они готовили бракосочетание. Здесь и сейчас.

Я заметила, с каким сосредоточенным вниманием смотрит на эти приготовления мой провожатый. Он вновь кивнул, теперь жрецам. Старший подошел к камню, положил руки на пирамиду, потом воздел к ночному небу:

— Жители Умальтахат-Ганори, вам оказана великая честь быть свидетелями заключения союза между принцем Кресом Саркар`Т-оном и принцессой Нагурната Амирелеей Амтуной. Смотрите и удостоверяйте.

Тут же в толпе понеслись нестройные шепотки — это те, кто говорил на сумине, переводили сказанное для остальных.