Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи
Шрифт:
— Что с тобой?
— Уйди…
— Тебе нехорошо?
— Ну, говорю тебе…
Он слушал, как она приводит себя в порядок. Она коснулась его взмокших волос. Он только замычал на неуверенное сэрэлем [106] … отметив, впрочем — как писатель — что в любви ему еще не объяснялись в момент борьбы с накатом рвотных масс.
Когда он пришел в себя, никакой Иби в помине не было. И все случившееся казалось не более реальным, чем то, чем он с тщанием занимался, а именно: набрав полные
106
Szerelem — я тебя люблю (венг.).
В «Икарусе» было темно и пахло остывшим мускусом творческого возбуждения. На переднем сиденье в обнимку с барабаном спал ударник. Александр прошел в глубь салона и поставил баян рядом с его отключившимся хозяином. На заднем сиденье, собрав вокруг себя «звездочек», Нинель Ивановна давала свою оценку концерта. Он вернулся и сел в правом ряду у окна.
Внизу командование части провожало начальство поезда Дружбы и их «Волгу», одолженную военной комендатурой. На заднем сиденье машины тень переводчицы по имени Ибоа сидела, запрокинув стриженую голову.
В автобус поднялась Мамаева. Коленом продавила соседнее сиденье и обдала перегаром:
— Разделим ложе?
С сожалением он щелкнул языком.
— Комиссаров забил.
— А мы их к стенке, комиссаров… Неслабо я сегодня?
— Атас, — сказал он. — Полный.
— А я во всем такая. Ты зря «динаму» крутишь.
— Я не кручу.
— Наверное, папа был цыган. Поэтому.
— А ты его не знаешь?
— Откуда? Я же из сиротского приюта. Значит, понравилась тебе?
— Еще бы!
— В Будапеште поведу тебя в цыганский ресторан. На доллары. А я такая! Ты меня еще не знаешь. Смотри, гирла в отключке! — показала в окно на озарившуюся в машине Иби. — Делай с ней что хочешь. А со мной нет. Со мной такое не пройдет.
Завернула за спинку и упала на сиденье сзади.
Внизу Хаустов пригнул голову, сел рядом с Иби, отодвинул с сиденья ее руку с браслетами и сдержанно захлопнул дверь, при этом затемнившись. Шибаев махнул, машина уплыла. Пожав командованию руки, начальник направился к автобусу. Комиссаров шел за ним.
— Подъем, подъем, девчата! Время еще детское! — загремел Шибаев, поднявшись в салон. — Твой пионер? — ткнул пальцем в дауна, который спал на барабане.
— Не пионер, — сказал Комиссаров.
— А кто?
— Таким родился.
— Так значит? Ладно. Как говорится, в семье не без урода.
— Он не урод, — обиделся Комиссаров. — Он первоклассный ударник. Ритм чувствует нутром.
— Тогда молодец! — одобрил Шибаев. — Ау, девчата? Местечка не найдется?
Мимо Мамаевой прошел без комментария —
— Запевай! — И дурным голосом подал пример, пропев: «Он сказал, поехали, и махнул рукой!..» Эй, автобус? Не слышал, что ли? Он сказал: «Поехали!»
Автобус закрыл дверь и тронулся.
— Ну вот, — сказал Комиссаров. — Привел я козла в огород… А что с ним будешь делать?
Сзади Мамаева ответила:
— Я ему сделаю, не бойся. Раз и навсегда.
Комиссаров обернулся к проему между спинками:
— Мамаева, спокойно! Выступила ты — просто молодец. Теперь релакс. Расслабься.
— Дай закурить.
— Держи. И чтобы все обиды — ладно? До Москвы? Дай ей огня, Александр.
Бензиновое пламя озарило рот, челку и недобрый прищур. На ней еще были длинные концертные ресницы. Она подмигнула Александру и с сигаретным огоньком отпала в темноту.
Через полчаса поющий по-русски «Икарус» врезался в ночную тишину заграничного города. С популярной в те времена среди взрослых советских людей песенкой из детского мультика про Крокодила дядю Гену. По настоянию Шибаева ее пели уже в который раз.
Прилетит вдруг волшебник В голубом вертолете… И внезапно покажет стриптиз,—с неожиданным остервенением подхватил Комиссаров, меняя официальный невинный текст на «черный»:
Крокодил дядя Гена вынет член до колена это будет наш главный сюрприз!..В общем хоре никто не расслышал. Только Мамаева сзади хохотнула зло.
За завтраком место Нинель Ивановны зияло отсутствием.
Затем их повезли на воды.
Плавки он предусмотрительно надел еще в номере; если в московской своей одежде (в бархатных французских джинсах, в черном вельветовом пиджаке made in England) он имел вид среднеевропейский, то, раздевшись, вообще стал гражданином мира — благо плавки были японские, а приобретенный в Дебрецене купальный халат в свободолюбивую сине-бело-красную полоску. Первым он выскользнул из раздевалки, сбросил халат на шезлонг и растворился в минеральных водах.
Бальнеотерапевтический центр Hajduszobaszt'o изнутри был не проще своего названия.
Лабиринт!
Накрытый стеклянным сводом.
Из подогретых вод системой каналов Александр выплыл под открытое небо, где и стушевался в уютном тупичке. Здесь пребывавшие венгры безмятежно приняли его за своего. Их было всего двое — инвалид и особа без лифчика. Старый лысый тюлень с жутковатой звездой крупнокалиберного ранения на правом плече и стриженая девушка с зауральскими скулами.