Бегом с ножницами

Берроуз Огюстен

Я побежал к Хоуп и стал барабанить в дверь.

— Букмен ушел! Хоуп, вставай, Букмен пропал!

Дверь открылась.

— Что? Что случилось?

Я рассказал, что именно произошло, потом о своих подозрениях и о том, что позвонил в «Амтрак» — он действительно едет на этом поезде.

На Хоуп всегда можно было положиться — она умела правильно оценить ситуацию.

— Плохо дело, — заключила она, — пойду разбужу папу.

Я побежал обратно в кухню и заходил кругами вокруг стола. Схватил с полки какой-то засохший

сандвич и начал стучать им себя в грудь.

— Что делать? Что делать? Что делать? — Я вел себя, как аутист.

Через пару минут появилась Хоуп.

— Папа сказал, надо звонить в «Амтрак» и просить, чтобы остановили поезд.

— Хорошо, — тут же согласился я. — У меня есть номер.

— Подожди! — Хоуп остановила меня, взяв за руку. — Как мы убедим их остановить поезд? Что мы им скажем?

— Нуда, конечно. Дай мне подумать, дай подумать... давай скажем... знаешь... Вот! — Я передал ей трубку. — Скажи, что ты дочь психиатра, что больной убежал, недолечившись, и что у него в чемодане бомба.

— Хорошо придумано. — Хоуп начала набирать номер.

Однако мы опоздали. Поезд уже прибыл в Манхэттен.

Через час мы с Хоуп сидели в «бьюике» и мчались в Нью-Йорк. В пакет бросили сменное белье, вытряхнули из докторского бумажника все деньги и залили полный бак бензина.

— Господи, Хоуп, зачем он уехал? Почему?

— Понимаешь, Огюстен, он сам не знает, что делает. В последнее время он очень сердился на папу. И папа беспокоился за него. — Она взглянула прямо мне в глаза. — Извини, что я раньше тебе это не сказала, но папа правда волновался.

Я вспомнил одну ночь на прошлой неделе. Мы с Букменом лежали рядом на полу у него в комнате. Он говорил, что все его достали.

— Кто? — не понял я.

— Ты, твоя мать и особенно доктор. — Нейл говорил медленно, цедил сквозь крепко сжатые зубы, а глаза его были устремлены в потолок. Когда я начал требовать объяснений, он сказал только: — Боюсь, дело кончится тем, что я убью или себя, или Финча, или тебя, или всех нас.

От этих слов у меня по коже побежали мурашки и похолодели руки и ноги. Потом я сумел себя успокоить: мол, он драматизирует и сгущает краски просто потому, что хочет внимания. Набивается на то, чтобы я лишний раз повторил, как безумно его люблю.

— А если нам не удастся его найти? —- спросил я Хоуп.

— Мы найдем его, Огюстен. Не волнуйся.

У меня были веские основания ей поверить. Когда мне было одиннадцать и я еще жил в Леверетте, моя любимая собака убежала из дома. И тут пришла Хоуп и принесла пятьсот объявлений «Пропала собака». Потом она ночью возила меня по всему Леверетту и помогала засовывать объявления в почтовые ящики. Отец назвал нашу акцию «грандиозной тратой времени и денег», но уже на следующий день нам позвонили и вернули собаку.

— Хоуп, мы просто должны найти его, — заключил я.

В Нью-Йорк мы приехали через пять часов,

и Хоуп свернула прямо в Гринвич-виллидж.

— В этой части города тусуются геи. Скорее всего он пошел прямо сюда.

Машину мы оставили на круглосуточной стоянке и пешком отправились на поиски.

Проблема заключалась в том, что баров было слишком много. Обойти все нам бы не удалось никогда. Глаза от усталости болели и едва не лопались; казалось, кровяные сосуды внутри вибрируют. Я не знал, что и делать.

Но Хоуп знала.

— Будем носить с собой его фотографию и показывать всем барменам. Может быть, кто-то его видел и вспомнит.

Мы начали обходить гей-бары Нью-Йорка — методично, по очереди. В каждом бармены лишь отрицательно мотали толовой.

— Вы уверены, что он к вам не заходил? —- каждый раз серьезно уточняла Хоуп.

Когда мы поняли, что вот так, переходя от двери к двери, мы Букмена не найдем, то решили вернуться в Нортхэмптон и ждать звонка. Рано или поздно он позвонит.

Если трубку возьмем мы, то наверняка уговорим его вернуться домой. У нас это получится лучше, чем у любого другого члена семьи.

Мы поехали обратно, в Нортхэмптон, остановившись всего лишь один раз, чтобы залить бензин, даже не поели.

Следующие три ночи я спать не ложился. Сидел в кухне на стуле, около телефона.

Хоуп позвонила родителям Нейла, которые уже много лет его не видели. Позвонила женщине, с которой Нейл делил квартиру, но та ответила, что ничего о нем не слышала с тех пор, как он переселился к нам. Других ниточек не обнаружилось — больше знакомых у Букмена и не было.

Я ждал у телефона. Прошла неделя. Месяц. Два месяца. Год.

Ночью мне снилось, что он вернулся, и.я спрашиваю его, куда он уезжал, и зачем, и почему.

А через год мы сложили в коробки те немногие вещи, что оставались в его комнате, и отнесли их наверх, в большой чулан.

По ночам я представлял, как Букмен тихонько подкрадывается к дому, подходит к моему окну и пальцем стучит в стекло. Ему даже не придется меня будить, потому что я и так не сплю. Я жду его.

Однако этого не произошло. Он не вернулся.

И с тех пор у меня внутри начался самый страшный и странный зуд — я никак не мог почесать собственную душу.

Воспоминания с «Всех звездах»

Бренда танцевала в сумерках на розовом крыльце, одетая в телесного цвета джинсы от Глории Вандербилт. Из выставленных в открытом окне колонок во всю их мощь угрожала Дебора Хэрри:

— ...Я возьму, возьму, возьму...

Бренда провела руками по облегающему густо-бордовому свитеру, по джинсам. Облизала губы и откинула назад голову. В свои одиннадцать лет она уже была удиви-тельно красива. И так грациозна, что я не сомневался — ей уготована слава знаменитой танцовщицы не менее как в Нью-Йорке.