Бегом с ножницами

Берроуз Огюстен

Мы по очереди за ней следили. Хоуп и доктор уже отдежурили свою смену и теперь отсыпались в одной из трех снятых комнат. На пост заступили мы с Нейлом.

Из-за лекарств, которыми напичкал ее Финч, мать крепко спала. Я радовался, потому что ее истерики меня приводили в ужас. Сам я не спал три дня кряду. Спать хотелось страшно, но я не спал — боялся, как бы она что-нибудь с собой не сделала. А сейчас Букмен передал записку мне. Я прочитал ее и показал ему язык. Он улыбнулся. Потом на свободном клочке нацарапал еще что-то. Я прочитал: «У тебя самые красивые глаза

на свете».

Мне достались мамины глаза — все так говорили. А меня это пугало; я боялся, что вместе с глазами я унаследовал и то, что за ними кроется, — то, из-за чего она верила, будто может не только разговаривать с мертвыми, но и курить с ними в ванной комнате.

Сидя возле кровати, я начал думать о том, что бы произошло, если бы тогда я не лег в психбольницу, а продолжал ходить в школу. Ведь меня ждали там уже следующим утром. Что бы тогда было? Даже если бы я хотел ходить в школу, все равно в моем мире для нее не нашлось бы места. Я старался представить, что сказала бы на моем месте эта сучка Косби — если бы сейчас здесь в мохнатом свитере лежал ее отец. «Нет, папочка, Толстый Альберт вовсе не прячется в углу с топором в руках. Ты сам и есть Толстый Альберт, как ты не поймешь?»

Я пробовал позвонить отцу (разумеется, с оплатой получателем), чтобы сказать ему, что случилось с мамой. Вдруг он пожалеет меня и куда-нибудь заберет, увезет. Как обычно, он отказался оплачивать разговор. Я решил, когда мы все вернемся, первым делом послать ему наложенным платежом фаллос. «Что это?» — удивится он прямо перед почтальоном. А потом откроет коробку и увидит фаллос длиной девять дюймов.

Я сидел на жестком виниловом стуле, Букмен сидел рядом, на другом таком же стуле, и я спрашивал себя, вернется ли когда-нибудь жизнь в нормальное русло. Что, если мать больше не поправится? Если не удастся вернуть ее оттуда, где она сейчас? А самое главное, во что превратит мои волосы дешевое мотельное мыло?

Когда мать впервые попала в больницу, мне было всего восемь лет. Она не возвращалась так долго, что я даже забыл ее лицо. Я начал бояться, что она уже никогда не вернется домой. А когда это все-таки произошло, показалось, что вернулась не вся она, а лишь ее часть. Какая-то скучная, печальная. Словно ей хирургическим путем удалили кусок души.

С началом лечения у доктора Финча она уже сходила с ума каждую осень. Как будто ум ее регулярно отправлялся на зимнюю распродажу. Иногда доктор увозил ее в какой-нибудь мотель, и они оставались там в течение четырех-пяти дней, вместе проходили через случившееся обострение. В других случаях ее отправляли в больницу — обычно недели на две. Навещать ее в больнице было очень тяжело. Не потому, что мать не вписывалась в компанию других психов, а как раз потому, что она слишком хорошо в нее вписывалась.

Каждый раз, когда мать слетала с катушек, я надеялся, что это в последний раз. Она и сама потом говорила:

— Думаю, что это был последний случай. По-моему, я наконец прорвалась к подсознанию.

В течение нескольких месяцев я верил, что она вернулась, чтобы остаться здесь, со мной. Примерно

как если бы моей матерью была рок-звезда, постоянно разъезжающая по свету. Интересно, есть ли дети у Бенатар? И если есть, то сидят ли они в надежде, что тур под названием «Ад создан для детей» окажется для их матери последним?

В конце концов я задремал. И, наверное, Букмен перенес меня, потому что проснулся я на кровати, под пледом. Я был в рубашке, хотя джинсы с меня сняли.

— Тебе получше? — усаживаясь на другую кровать и закуривая, спросил он.

Я ощущал такую тяжесть, словно проспал несколько месяцев.

— Не знаю. Сколько я спал?

— Около часа.

— А как мама?

— Все еще спит.

Мне хотелось снова заснуть, но в уме постоянно крутился наш с ней разговор, который произошел как раз перед тем, как она впала в забытье.

— У тебя все в порядке? — спросила она.

– Да.

— Ты уверен?

– Да.

— Откуда ты знаешь?

— Просто уверен.

— А мне кажется, у тебя что-то не так.

Так продолжалось в течение двадцати минут. Если бы она спросила один раз, я чувствовал бы себя лучше — как будто она все еще моя мама и беспокоится за меня. Однако из-за того, что она спрашивала, словно заезженная пластинка, я очень ясно ощущал всю полноту ее безумия.

Финч сказал, что мама сошла с ума потому, что влюблена в него и боится это признать. Постоянно подавляемое чувство к нему и привело ее к болезни.

— Мне необходимо с тобой поговорить, — сказал Нейл.

Я понял, что тупо смотрю в пол, и поднял глаза.

– Да?

— Я сейчас переживаю свой собственный кризис, — начал он. — Относительно тебя.

Мне не хотелось слушать, что говорит Нейл. Лучше бы он ушел. Уехал. Уехал обратно в Род-Айленд и ждал там меня.

— О чем ты?

— Мои чувства к тебе настолько велики, что я просто не могу их вместить. Иногда хочется обнять тебя так крепко, что я пугаюсь сам себя. Как будто хочу удержать тебя до самого конца жизни, чтобы ты никуда не делся.

Его слова до ужаса напоминали то, что говорили в «Ангелах Чарли». В финальном эпизоде, когда ангелов заперли в складе и облили бензином, а в карманах у них были ракеты.

— Ты ведь не сойдешь с ума тоже, правда? — спросил я. Неужели теперь все сходят с ума? Неужели это так же заразно, как грипп?

— Я очень даже могу сойти с ума, — ответил Букмен.

Он дрожал. Его зажженная сигарета описала в темном воздухе кривую линию.

— Давай поговорим об этом позже. Я просто не смогу сейчас разобраться с чем-нибудь еще.

— Но я не в силах справиться со своими чувствами, с тем, что ты со мной сделал. Ты полностью мной завладел.

Мне было неприятно слушать о том, какую власть я над ним имею. Он казался одним из тех людей, которые сидят в коридоре и непрестанно бьются головой о стену. Он просто не мог остановиться.

— Потом, — отрезал я.

Нейл лег на кровать и уставился прямо перед собой. Я обидел его. В раскаянии я подошел к нему и крепко обнял.

— Прости. Я чувствую себя так, словно сейчас взорвусь.