Бегство герцогини

Оливер Патриция

Хотя он очень добрый, и даже щедрый, бесконечно преданный поклонник. Почему тогда она почти задыхается в его присутствии?

В комнату вошла Морган. Служанка принесла платье Джорджины.

Джорджина отвлеклась от своих мыслей, положила колье обратно в шкатулку и закрыла крышку. Нет, решила твердо Джорджина, она не наденет колье, пока не будет готова это сделать! Никто не заставит ее делать то, чего она не хочет. И меньше всего ее может заставить Бертрам. По крайней мере – пока. Когда они поженятся, тогда, конечно, все будет по-другому.

Если они вообще

когда-нибудь поженятся…

Эта смелая мысль пришла ей в голову совершенно неожиданно. Джорджина была так шокирована, что выронила расческу.

Что это со мной творится, подумала Джорджина, как я позволяю себе такие крамольные мысли? Конечно, свадьба будет. Уже меньше чем через три недели, в соборе Сент-Джордж на Гановер-сквер. Все уже решено, не так ли?

И снова она вспомнила Девон.

Джорджина вздрогнула от ужаса, пораженная совершенно безумной идеей, которая промелькнула в ее сознании.

– С вами все в порядке, миледи? – спросила Морган, с любовью и заботой глядя на свою хозяйку. – Вы ужасно выглядите. Вы уверены, что чувствуете себя настолько хорошо, чтобы пойти на бал, миледи? Всю эту неделю вы не ложились в постель раньше трех часов, – добавила она с укоризной. – Может быть, мне сказать его светлости, что у вас снова мигрень, мэм?

– Хорошо, если бы это было правдой, – созналась Джорджина, но опомнилась и добавила более спокойным тоном: – Об этом даже не может быть и речи, Морган. Я чувствую себя просто великолепно и намерена хорошенько развлечься на маскараде. По-моему, роль Титании мне подойдет, ты так не считаешь?

– О, и еще как подойдет, ваша светлость, – согласилась горничная.

Морган помогла герцогине надеть серебристое атласное белье и прикрепила сверху юбку из тончайших кружев с нашитыми кругом серебряными блестками. В этом платье Джорджина была похожа на шекспировскую Титанию.

Морган завязала ей под грудью ленту мелкого жемчуга.

Немного изобретательности, и любимое бальное платье Джорджины превратилось в серебристый наряд Титании из популярной комедии «Сон в летнюю ночь».

И в самом деле, это гениальный замысел, подумала Джорджина. Весь свет Лондона уже посмотрел пьесу, и ее серебряное платье будут мгновенно узнавать. Даже отец, хотя и после некоторых сомнений, одобрил ее выбор.

Четыре часа спустя, вальсируя с чрезвычайно любезным Берти, она удивлялась, почему же ее так мало радует несомненный успех этого серебряного костюма. Более того. Сегодня вечером она была ужасно сердита. Особенно раздражал Джорджину ее безукоризненно одетый жених. Неужели ничто не может поколебать его спокойствие? Так никогда и ни за что не дрогнут черты его красивого аристократического лица?

Она вспомнила, как стоически отнесся маркиз к тому, что снова не увидел на ней своих изумрудов. Джорджина была, впрочем, готова смягчиться, если бы Берти выказал хоть малейший признак неудовольствия или обиды. Но даже в этом крошечном признаке эмоций, по которому она могла бы определить его настоящие чувства к ней, Джорджине было отказано, и ее добрые намерения тут же испарились.

Берти даже бровью

не повел, не расстроился, не огорчился. Казалось, что его не заботила постоянная изменчивость Джорджины. Может быть, ему и в самом деле все равно, подумала она, глядя на него из-за своей серебряной маски.

Он улыбнулся.

– Ты сегодня выглядишь совершенно очаровательно, моя любовь, прямо королева бала, – пробормотал он, ловко уклоняясь от столкновения с тяжеленной матроной в зеленом атласе и с пурпурными перьями на шарообразном головном уборе, лицо которой пылало, скрытое наполовину ярко-красной маской с серебряными блестками. – Без преувеличения, Джорджина, ты самая красивая женщина в этом зале, – добавил он.

Почему-то комплимент не звучал откровенно. Может, из-за того, что у нее не было настроения. Но она не почувствовала и намека на то, что Берти действительно потрясен ее красотой. Его руки в перчатках даже не дрогнули у нее на талии.

Его спокойные серые глаза смотрели не мигая, и не верилось, что за ними могут скрываться какие-нибудь другие мысли, кроме самых целомудренных.

– Ты действительно так думаешь, Берти? – неожиданно спросила она.

Ей хотелось встряхнуть его.

Лорд Портлендский был так удивлен, что даже сбился с шага.

– Моя дорогая! – воскликнул Берти. – Какой, однако, странный вопрос! Конечно, я действительно так думаю. Зачем бы я это говорил?

– Потому что ты хороший и добрый, – просто ответила она.

– И ты хочешь сделать меня счастливой. Хотя должна сознаться, многие джентльмены говорили мне подобные вещи в разных обстоятельствах, но никто не имел в виду то, что говорил. Я совершенно уверена.

Лорд Потлендский посмотрел на нее с любопытством и нахмурился.

– Что тебя расстроило, любовь моя? – спросил он заботливо.

Маркиз отвел Джорджину в сторону. Они прошли в небольшой уютный холл, где были ниши, закрывавшиеся портьерами.

На маркизе был костюм французского шевалье, и Джорджине такой выбор казался великолепным. Голубой атласный мундир, слегка приталенный, был покрыт тысячами серебристых бусинок и чудесно подчеркивал стройную фигуру маркиза. Экстравагантный кружевной воротник был украшен тремя огромными жемчужинами. Тончайшим кружевом были обшиты его перчатки. Таких удивительных кружев Джорджина еще никогда не видела. У нее возникло мимолетное чувство, что для маркиза Портлендского это вовсе не маскарад. Берти был, если не в самом деле, то в своем воображении, настоящим французским шевалье.

Именно это ее и тревожило, поняла Джорджина. Они с Берти принадлежали к разным поколениям. Но не только это. Они были разными по темпераменту. Ни разу, пока они вальсировали, ее абсолютно порядочный жених не прикоснулся своим бедром к ее бедрам, даже случайно. Нет, он сохранял расстояние точно в двенадцать дюймов. Иногда он целовал ее. Но едва ли наполовину так же страстно, как один ее знакомый деревенский джентльмен.

Джорджина вздрогнула при этих сладких воспоминаниях.

– Скажи мне, – повторил лорд Портлендский, – что тебя расстроило, Джорджина?