Бегство от любви
Шрифт:
В этом признании одновременно слышались гордость и разочарование, оттого, что ему пришлось оказаться в столь неприглядной ситуации, и Лесли невольно поймала себя на мысли о том, что она верит ему.
— Мне очень жаль, что так получилось, герр Каспер. Я постараюсь объяснить положение дел мистеру Редвуду.
— Я бы хотел лично встретиться с ним и рассказать все как есть.
— Не думаю, что он сумеет по достоинству оценить вашу откровенность. — Она направилась к двери. — Я скажу кому-нибудь из медсестер, чтобы вас проводили в вашу комнату. Можете переночевать здесь, но будет лучше, если вы уедете от нас завтра с утра, и как можно раньше.
По
Постучавшись, она вошла. Редвуд сидел за столом. Прервав чтение разложенных перед ним на столе бумаг, он привычным жестом отодвинул их от себя: это была привычная сцена, и прежде повторявшаяся всякий раз, когда она входила к нему в кабинет. И все же теперь все было несколько иначе: их отношения не были более сугубо формальными; уже сказаны слова, которым было суждено враз изменить этот порядок; ей казалось, что между ними больше нет былой отчужденности, но только ни взглядом, ни жестом Лесли не стала выказывать этого своего нового и непривычного осознания.
— У меня есть кое-какие сведения относительно твоей… относительно миссис Редвуд.
— Хорошо. Присаживайся, Лесли.
На сердце у нее потеплело, и она опустилась в кресло.
— Я говорила с герр Каспером. Очевидно, он вместе с миссис Редвуд отправились на прогулку из Сен-Моритца на Вайсхорн, но на обратном пути ей стало плохо и она потеряла сознание.
— Ясно. Он остался здесь на ночь?
— Да.
— Гони его отсюда в шею, пусть убирается ко всем чертям. — Редвуд говорил очень тихо, и Лесли подскочила от неожиданности, когда он вдруг хлопнул ладонью по столу. — Тебе наверняка известно, что я и так уже стал посмешищем для всей больницы. Так вот, теперь я собираюсь вышвырнуть отсюда эту парочку!
— Ты не можешь так поступить!
— Я знаю. Но по крайней мере таким образом я избавлю себя от необходимости играть роль радушного хозяина перед любовником собственной жены!
— Почему ты решил, что он ее любовник?
— Только не надо мне рассказывать сказки!
— Это вовсе не сказки, — запротестовала Лесли. — Это правда! Каспер рассказал мне все, как есть, и я уверена, что он не лжет. — Лесли очень подробно передала ему свой недавний разговор с лыжным инструктором, и после того как решительно все было рассказано, Филип Редвуд печально вздохнул.
— Вот так они и жили! Моя жена добивалась любви лыжного тренера, но была им отвергнута! Не слишком-то благовидная история.
— Мне очень жаль.
— А вот это напрасно. Тебе не о чем жалеть. В конце концов мне нет до нее никакого дела. — Он нахмурился. — По крайней мере, не было до сих пор. Но теперь, когда она здесь… и слишком больна, для того чтобы ее можно было выпроводить с легкой душой…, — он сидел, низко опустив голову. — Ума не приложу, как мне теперь быть.
— Тогда остается только одно. Лечить ее. Я знаю, каково тебе сейчас, и…
— Да что ты можешь знать? — перебил он ее. — Увидев ее здесь, я возненавидел ее всей душой!
— Это нормальная человеческая реакция.
— Но прежде у меня еще никогда не возникало такого чувства!
— Это вполне объяснимо. У тебя были на то все основания.
— Не пытайся оправдать меня, — тихо проговорил он. — Дебора больная, и она нуждается во мне, как любой другой из моих пациентов. Как врач,
— Но ведь ты не робот, ты тоже живой человек, — возразила ему на это Лесли.
— В моем положении лучше быть машиной. Потому что все это очень и очень неприятно.
— Она серьезно больна?
Редвуд кивнул.
— Как раз сейчас рентгенолог делает полный комплект снимков.
Он откинулся в кресле, и на его лицо упал свет от настольной лампы. Даже загар теперь не мог скрыть его бледность, и тогда чувствуя, что усталость была в большей степени скорее эмоциональной, чем физической, Лесли встала и направилась к двери.
— У тебя усталый вид, — сказала она. — Будет лучше, если ты сейчас ляжешь спать.
— Я все равно не смогу заснуть. К тому же мне хотелось бы взглянуть на снимки, сразу же как они только будут проявлены.
— Но ты бы мог хотя бы немного отдохнуть.
— Я пойду в комнату Деборы. Я хочу быть там, когда ее привезут. Спасибо, что ты рассказала мне о… о ее друге. — Он подавил зевок. Спокойной ночи, Лесли.
— Спокойной ночи.
— А ты уверена, что ничего не забыла?
Она смущенно покраснела.
— Спокойной ночи… Филип.
Уже почти настало утро, когда сама Лесли смогла заснуть. Пролежав несколько часов в тягостной полудреме, то засыпая, то пробуждаясь вновь, она все вспоминала о разговоре с Редвудом, и чем дольше она думала о нем, тем больше убеждалась, что минувшему вечеру было угодно круто изменить весь привычный уклад ее жизни. На протяжении многих лет она думала о нем не иначе, как испытывая при этом чувство неприязни, но всего один единственный разговор радикальным образом изменил ее взгляды, заставив ее взглянуть на Редвуда по-новому, не как на человека, которого она презирала за пренебрежительное отношение к женщинам, но как на одинокого и растерявшегося мужчину, которому за стремление во что бы то ни стало сделать себе карьеру на поприще хирургии, пришлось поплатиться разладившимся по той же причине браком. Бедный Филип! И вот именно теперь, когда он уже было изыскал в себе силы и почти уже было решился на то, чтобы предоставить-таки жене свободу, которой та так хотела, она снова вошла в его жизнь, и к тому же случилось это при довольно трагичных обстоятельствах.
Думая об этом, Лесли наконец заснула, чтобы очнуться ото сна всего через несколько часов, оказавшись разбуженной звуками, обычно возвещавшими о том, что дежурство ночных медсестер вот-вот закончится, и на их место придет дневной персонал. С трудом поднявшись, она проследила за тем, чтобы Бобби как следует позавтракал, а затем, наскоро поев сама, проводила племянника до машины, которая отвозила его в школу. После этого, медленно, заранее предчувствуя недоброе и проклиная тот недуг, что приковал Акселя к постели, переложив тем самым его обязанности на нее, Лесли отправилась в ту палату, где лежала Дебора Редвуд.
Только сейчас, при ярком свете горного солнца, ей впервые за все это время довелось близко увидеть жену Филипа. Как жестоко обошлась с ней болезнь! Длинные темные волосы утратили свой блеск, треугольник рта казался теперь непомерно большим на ее осунувшемся лице, а уродливо выступающие из-под кожи острые ключицы и ребра не оставляли ни единого шанса для некогда прекрасного тела. И только ее голос остался прежним: она говорила все так же мягко и неторопливо, немного растягивая слова, и от этого Лесли вдруг снова ощутила себя младшей изо всех самых младших медсестер.