Бегство от любви
Шрифт:
— Ты не имеешь права так говорить! — он грохнул кулаком по столу.
— Сделать операцию Деборе — твой долг, — решительно ответила ему на это Лесли. — Это твой долг. И это все из того, о чем ты сейчас должен думать.
Он снова устало опустил голову, и чувствуя, что ей больше нечего сказать, Лесли напряженно ждала. Наконец он откинулся на спинку кресла, лицо его было очень бледным, но движения были размеренными.
— Скажи операционной сестре, что я буду оперировать сегодня вечером. В семь часов. — Лесли была уже у двери, когда он сказал ей вслед: Возможно,
Она обернулась.
— Я не имела это в виду. Я сказала так, просто чтобы…
— Теперь я понимаю, — чуть заметно улыбнувшись, перебил ее Редвуд. Спасибо тебе за помощь.
В семь часов того же вечера Лесли вошла в операционную. Нервы у нее были напряжены до предела, и ни одна самая мельчайшая подробность не могла ускользнуть от ее внимания: сверкающая сталь инструментов, белые эмалированные подносы на блестящих тележках, разложенные рядами марлевые салфетки. Анестезиолог был занят своим оборудованием, и оторвался от него лишь только когда распахнулись двери, и в операционную ввезли Дебору. Но неужели это неподвижная фигура и была той самой Деборой, с которой она разговаривала сегодня утром? Теперь это был просто пациент, просто один из многих пациентов.
Филип вышел из комнаты хирургов, на нем был зеленый халат, и маска скрывала его лицо. Видны были лишь одни глаза, и хотя они глядели на Лесли, у нее было такое ощущение, что будто он не видит ее. На мгновение все замерло, люди в белых халатах, стоявшие в кругу яркого света казались теперь высеченными в мраморе изваяниями. Затем он взял из рук операционной сестры скальпель, и уверенным, непрерывным движением, сделал первый надрез.
Медленно тянулись часы, и белый свет ламп над головой немилосердно жарил, словно раскаленное тропическое солнце. Восемь часов. Десять часов… одиннадцать… жара была невыносимой, и медсестре все чаще приходилось выходить вперед, чтобы вытирать пот, ручьями стекавший у Филипа по лицу. Но он ни на мгновение не поднял головы от стола, и Лесли восхищалась силе и изяществу движений его исцеляющих рук. И этот человек говорил о том, что ему страшно!
В четверть двенадцатого он взглянул на медсестру.
— Тампоны собрали?
Операционная сестра кивнула в ответ, и через несколько мгновений он наконец выпрямился, и стащив с себя маску, устало вышел из операционной. Дверь, ведущая в комнату для мытья рук, закрылась, и Лесли, после непродолжительного раздумья, решила не ходить за ним; иногда человеку необходимо побыть одному, и она чувствовала, что это как раз тот случай. Сняв с себя маску и халат, она отправилась в палату Деборы.
Девушка лежала в окружении аппаратуры, использование которой после операции стало теперь уже привычным делом: из стены рядом с кроватью была выведена кислородная трубка, которая могла быть использована при первой же необходимости, капала капельница с физиологическим раствором, из-под одеяла были выведены дренажная трубка, и стенки стеклянного сосуда, в который был опущен ее конец, уже окрасились красным…
Тихо переговорив с ночной сестрой, отдав ей последние
Сегодня вечером она стала свидетелем того, как сила воли одержала победу над страхом; она видела, как человек боролся сам с собой, и вышел из этой битвы победителем, и она тоже не могла больше скрывать сама от себя правду о своих собственных чувствах. И пусть, потом, в будущем, она еще не один раз станет корить себя за это признание, все равно, сейчас — вот в этот самый момент — ей хотелось всецело владеть и наслаждаться этим сокровищем. Она была влюблена в Филипа Редвуда!
На следующее утро Лесли проснулась с головной болью и в конце концов ей удалось заставить себя встать с постели, размышляя при этом над тем, что именно имели в виду сочинители песен, утверждая, что нет ничего прекрасней, чем любовь. Позавтракав без аппетита, и проводив Бобби в школу, Лесли поспешила в ту самую палату, что находилась рядом с квартирой Филипа, и действия ее почти в точности повторяли то, как она поступала накануне.
Дебора Редвуд все еще была без сознания. Лесли взяла в руки карту, повешенную на спинке кровати, и мельком взглянув на нее, перевела взгляд на медсестру.
— Я вижу, миссис Редвуд пришла в себя в пять часов утра. Почему меня не позвали?
— Потому что в это время здесь был мистер Редвуд. Он пробыл тут всю ночь, и ушел только что, незадолго до вас. Вместе с сером Лайонелем Бруксом.
— Меня сейчас ждут другие пациенты. Если что-нибудь будет нужно, позовите меня.
Лесли действовала точно по ставшему уже таким привычным ей утреннему распорядку, но где-то ближе к обеду Аксель Бертью, снова вернувшийся к исполнению своих обязанностей, с беспокойством взглянул на нее.
— Ты кажешься очень бледной, Лесли. Может быть ты плохо себя чувствуешь?
— У меня немножко болит голова. — Сделав над собой некоторое усилие, она все-таки сумела снова взять себя в руки. — Ничего, скоро пройдет. А вот ты как?
— Спасибо, много лучше. Но у тебя такой вид, как будто ты в самом деле собираешься заболеть. Может быть тебе принести что-нибудь из аптеки?
— Нет, спасибо. После обеда со мной все будет в порядке.
Когда она вошла в столовую, Аксель и Ричард уже сидели за столом, обсуждая между собой сделанную Деборе операцию.
— Я бы все отдал только за то, чтобы только быть там, — говорил Ричард, — но шеф даже слушать об этом не пожелал. — Он придвинул Лесли стул. — Ты в первый раз видела, как он оперирует?
— Нет, впервые это было еще в больнице Святой Катерины.
Ричард набрал полный рот картошки.
— У него, должно быть, просто стальные нервы — или их вообще нет! Черт возьми, а вот я бы никогда не осмелился бы оперировать свою жену. А вдруг с ней что-нибудь случилось бы! При таком раскладе, как у них, наверняка нашелся бы кто-то кто начал бы утверждать, что он устроил это намеренно.