Белая леди
Шрифт:
— Спинальдо.
— Кто он?
— Врач, который оперировал его.
— Куда он ранен?
— В плечо и в грудь.
— Тогда как он может быть в коме? Я думала, что только ранения в голову…
— Он не в коме. Они могут пробудить его. Но…
— Так он в сознании?
— Нет. Но…
— Значит, он в коме.
— Нет, дорогая. Этот доктор…
— Мама, так он в коме или нет?
— Этот доктор употребил слово полукома. Это не научный термин, но он лучше описывает состояние твоего отца. Именно так сказал доктор.
— Я должна быть там, мама. Я…
— Нет, я не думаю, что это необходимо.
— Я выясню, когда вылетает
— Дорогая, пока в этом нет необходимости.
— Что ты хочешь сказать этим «пока нет»?
— Я хочу сказать… нет опасности, что твой отец…
— Что?
— Что твой отец умирает или что-нибудь еще. Доктор не…
— Я хочу быть с ним, когда он придет в себя, мама.
— Хорошо, дорогая.
— Могу я использовать «Виза-карт» для билета?
— Да, хорошо. Позвони мне, когда будешь знать, каким рейсом прилетишь. Я встречу тебя в аэропорту.
— Тебе не надо этого делать. Я возьму такси.
— Я хочу.
— Мама!
— Да, дорогая.
— Мама… Насколько он плох?
— Я не знаю в действительности.
— Мама, позволь теперь мне сделать мои звонки.
— Позвони мне, когда узнаешь, каким рейсом ты вылетишь!
— Сделаю. Я надеюсь, что сумею попасть на самолет в полдень.
— Позвони мне.
— Да, мама. Позднее.
Сюзан опустила трубку на рычаг.
Она хотела бы понять, что она чувствует.
Когда Уоррен и Тутс добрались в этот вторник до цирка, им сказали, что Стедман на деловой встрече и не в состоянии переговорить с ними до четырех или пяти часов. К этому времени стрелки часов Уоррена показывали два пятьдесят семь.
— Что ты думаешь? — спросил он Тутс. — Будем ждать?
— Давай пока поищем Маккалоу, — предложила она.
— Зачем?
— Спросим его о матери Сэма.
— О ком?
— О его матери — Эгги. Той, с которой бежал Питер Торренс.
— Ладно. А зачем?
— Мне нравятся скелеты в шкафу. [1] А тебе?
— Не особенно.
— А я люблю их, — сказала Тутс. — Эй, ты! — крикнула она парню, бегущему со шваброй и ведром воды в руках. — Где мы можем найти Маккалоу?
— Которого? — спросил парень. — Здесь в цирке их шестеро.
— Сэма, или как там ее имя…
— Марию?
— Любого из них.
— Возможно, летают под куполом, — ответил парень и неожиданно начал хихикать.
1
Ссылка на англ. поговорку: «В каждом доме есть свой скелет в шкафу», то есть в каждой семье есть своя тайна.
Уоррен взглянул на него.
— А где они бывают, когда не летают? — спросил он.
— Трейлер вон там, подальше, — ответил тот. — Вы увидите: сбоку красной краской написано их имя. «Летающие Маккалоу». Так они сами себя называют.
— Спасибо, — сказал Уоррен.
— Хотя сначала вам следует взглянуть под купол, — сказал парень. — Практически они репетируют днем и ночью.
— Спасибо, — снова сказал Уоррен.
С непринужденностью человека, который бывал здесь бесчисленное число раз, он повел Тутс к входу в большой шатер и подтолкнул ее внутрь. Шатер был пуст, за исключением шести человек на канате метрах в двенадцати над землей. Они были одеты в облегающие тело розовые костюмы. Мужчина и женщина — на противоположных подмостках, еще двое мужчин —
— Я тоже. — Она отвернулась и взглянула туда, где мужчина на ближайших подмостках толкнул трапецию, приведя ее в движение.
Уоррен и Тутс смотрели наверх. Две так называемые ловящие трапеции делили это пространство на трети. Справа были подмостки, затем ловящая трапеция, висящая на некотором расстоянии и немного ниже, затем опять пустое пространство, и вторая ловящая трапеция, а затем подмостки слева. И все это на высоте двенадцати метров над землей. И куда бы вы ни взглянули — блондины, и все в розовых трико.
Теперь они видели четыре маятника, раскачивающихся взад и вперед, друг к другу и друг от друга в ритме, который, как знал Уоррен, был тщательно рассчитан и выверен по времени. Он полагал, что они считают про себя. Он полагал, что артисты на подмостках выжидают момент своего полета к раскачивающимся между ними трапециям. Он еще не понимал, что они собирались сделать; он бы зажмурил глаза, если бы имел об этом хотя бы смутное представление.
Теперь сверху не доносилось ни звука.
Только трапеции раскачивались вправо и влево от разделенных подмостков. И вдруг — они прыгнули!
Одновременный прыжок справа и слева, и каждый артист ловит летающую перекладину, когда она максимально приближается к подмосткам; а потом трапеция движется в обратном направлении, на этот раз со свисающим с нее артистом.
В какой-то миг, не продолжительнее, чем удар сердца, каждый артист внезапно отпустил летящую перекладину и перекувыркнулся…
Глаза Уоррена широко раскрылись.
Тутс схватила его за руку и больно сжала.
— Ты видишь это? — закричала Тутс и снова больно стиснула его руку…
…Каждый артист перевернулся посреди пустого пространства, и они разлетелись, вытянув руки навстречу другим, которые висели вниз головой и ждали их приближения. Они поймали друг друга и сцепили кисти в замок. Трапеции снова устремились обратно к подмосткам, а блондинки с длинными волосами подхватили их, помогли выпрямиться, и те вскинули руки в традиционном приветствии. Уоррен и Тутс разразились, сами того не ожидая, аплодисментами.
Уоррен сохранил воспоминание о том, как она стиснула его руку. Они сидели в артистической части кухни и разделяли выпивку с Сэмом и Марни Маккалоу. Тутс воздержалась, хотя она вполне могла бы выпить после того, что только что увидела под куполом. Маккалоу снова налил в пластмассовые чашечки «Джонни Уокер Блэк Лейбел». Марни вернулась к столу от морозильника в дальней стороне навеса, поставила на стол маленькое черное пластмассовое ведерко, которое только что вновь заполнила ледяными кубиками, перекинула великолепную длинную ногу через скамью и села рядом с Тутс, которая все еще восторженно переживала то, что проделывали Маккалоу под куполом.