Белая леди
Шрифт:
— Я полагаю, она хорошо знала его.
— Имея в виду?
— Ну… вы знаете.
— Нет, не знаю.
— Дейви мог быть грубым, когда он хотел…
— Хм…
— Вы понимаете… Мужчины…
— После того, как он вернулся за стол… как долго вы еще сидели вместе?
— Еще пятнадцать минут, я полагаю.
— И вы говорите, что ушли в пять тридцать?
— Он не ушел раньше вас?
— Нет. Только тот один раз.
— Я имею в виду после того, как он вернулся.
— Нет, снова он не уходил. Не раньше, чем я ушла.
— Вы находились там за столом с ним еще пятнадцать минут, прежде чем покинули палатку?
— Это
— …в пять тридцать.
— Да.
— Это означает, что он вернулся обратно к столу в пять пятнадцать. Он мог находиться в трейлере вашей матери в десять минут шестого. Расскажите мне, что произошло, когда вы вернулись обратно в трейлер.
Первое, что она увидела, была кровь. Именно кровь бросилась ей в глаза в тот момент, когда она закрыла за собой дверь. Дождь лил очень сильно, она должна была обернуться, чтобы закрыть за собой дверь, с силой захлопнуть ее под напором дождя и ветра. Только после этого она, наконец, вошла в трейлер, стряхивая воду со своего желтого дождевика. Повернулась к кровати и увидела кровь, все в комнате было залито красным: завязки белой рубашки ее матери были пропитаны красным, алюминиевая стена трейлера за ней заляпана красным. Она начала кричать.
Первым человеком, вбежавшим в трейлер, был Джордж Стедман. Мокрый и грубоватый, с криком «Какого черта?..» он застыл на месте, когда увидел тело на полу, дырку во лбу и кровь, залившую всю стену. Затем трейлер наполнился другими людьми, рабочими, сбежавшимися Бог весть откуда, Маккалоу смешались со всей семьей Чен, которые тогда были в цирке первый год. Человек по имени Берни Хэйл из Лондона протолкался среди других к кровати, где окровавленная и мертвая лежала ее мать. Он был воздушным гимнастом, который работал в труппе так долго, сколько Мария помнила себя. Когда она была маленькой девочкой, он проделывал такой трюк — свисал с каната на своих волосах, вращаясь в воздухе на длинном черном локоне. Дейви Шид, выглядевший очень изумленным, тоже прибежал и пробился к постели. Он встал рядом с Берни и положил руку ему на плечо. Берни же опустился на колено и плакал рядом с кроватью, на которой лежала ее мать. Кто-то крикнул, что явилась полиция. Вошел коп в промокшем черном плаще и фуражке, на которую был натянут капюшон. Он пробирался сквозь толпу, крича: «Назад, ребята, нечего вам здесь глазеть, пропустите меня». Подойдя к той стороне кровати, где стоял и глядел на нее Дейв и где все еще всхлипывал Берни, коп замер на месте. Он побледнел, когда увидел женщину на кровати; он почти отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Мария продолжала кричать и не могла остановиться.
Мэттью оторвал взгляд от жареного морского окуня на своей тарелке.
— Как, вы сказали, его имя? — спросил он.
— Чье?
— Этого воздушного гимнаста с длинными черными волосами.
Глава 5. Она была очень милой…
Однорукий дрессировщик медведей был во дворе и тренировал оставшуюся руку. Мэттью появился у них двадцать четвертого марта, в четверг. Мужчина и сам напоминал медведя — ширококостный, с мощными мышцами, Герри Донован балансировал на единственной руке. Под ярко-синим облегающим костюмом у него прекрасно вырисовывались мощные плечи, волосатая грудь, ноги и тугие ягодицы.
Мэттью звонил им заранее, и жена Герри предупредила его, чтобы он не показывал удивления при виде увечья ее мужа. Она объяснила Мэттью, что левую руку восемь лет назад ему
Блондинка вылезла из бассейна, как только его увидела. Она снова в качестве предупреждения покачала головой, а ее муж на одной руке прыгал по газону. Мэттью подумал, не собирается ли он подготовить номер для цирка «Стедман энд Роджер»? Он решил, что Эгги было лет сорок; столько сейчас было бы Уилле…
Эгги, как и ее муж, была в облегающем ярко-синем костюме. Так как она ожидала прихода Мэттью, она не снимала верх костюма. Он был желтого цвета и почти ничего не скрывал. У женщины было тренированное и сильно загорелое тело. Она шла к нему улыбаясь, с протянутой для приветствия рукой. У нее были движения балерины; казалось, что женщина не спешила, но тем не менее гибкой походкой быстро пересекла газон.
— Мистер Хоуп?
— Миссис Донован?
В этот миг Герри подпрыгнул на руке и встал на ноги.
— Эй, привет!
Человек-медведь буквально исходил потом, и Мэттью не хотелось пожимать ему руку, но Герри, широко улыбаясь, направлялся к нему. Рука была липкой и мокрой. Пот катился по лицу, шее и волосатому телу Донована. Мэттью показалось, что он стоит под душем.
— Пора пить пиво! — объявил Донован, хотя было всего лишь десять утра. — Вам захватить?
— Спасибо, нет, — ответил Мэттью.
— Дорогой, захвати пива для меня. Прошу вас, садитесь, — пригласила Эгги, предлагая сесть на складной стульчик из алюминия с ярко-желтым плетеным сиденьем. Сама она опустилась на газон почти у его ног.
Сиденье и спинка стула были такого же цвета, как и ее костюм. Мэттью подумал, обратила ли внимание Эгги, что он может заглянуть в вырез ее костюма и увидеть сосок ее левой груди. Он твердо решил не смотреть туда.
Донован вышел из дома, неся в одной руке четыре бутылки пива. Открывалку для бутылок он засунул под резинку трусов.
Эгги не стала помогать, когда ее муж расставлял бутылки на столе. Донован сел на стул рядом с Мэттью, взял бутылку, зажал ее между ног, открыл и передал жене. Потом то же самое проделал со второй бутылкой, отложил открывалку, чокнулся с бутылкой Эгги и произнес:
— Да здравствуют золотые денечки и темные ночки!
— Я благодарен, что вы согласились принять меня, — начал Мэттью.
— Всегда рады помочь, — ответила Эгги, — Уилла была моей хорошей подругой. Только если ваши вопросы будут касаться ее смерти…
— Вы абсолютно правы.
— Понимаете, я перестала работать в цирке после того, как Герри… решил оставить работу, — плавно закончила Эгги. — Все случилось восемь лет назад. Как вы знаете, Уилла…
— Да.
— …умерла три года назад, а Герри и я уже жили здесь, в Брэдентоне; но не в этом доме. Этот дом мы купили год назад. Здесь есть бассейн и большой газон. Герри нравится плавать.
Мэттью попытался представить, как Герри плавает, хотя Эгги несколько раз предупреждала его хранить молчание по поводу оторванной руки.