Белая лошадь - горе не мое
Шрифт:
– А вы, Юлечка, тут постойте, - ухмыльнулся Вова, беря Саню под руку.
– Негуманно, чтоб вы видели, как мы будем учить вашего мальчика вести себя, - и он втолкнул Саню в подъезд.
– Не смейте!
– крикнула Юля.
– Не трогайте! Его нельзя, у него сотрясение!..
Но никто ее не слушал. Вова и Толик затащили Саню в подъезд и сразу принялись за дело... Саня дрался впервые в жизни, и его первоначальный триумф носил, конечно, совершенно случайный характер. Ведь в любом деле, кроме желания, необходим навык, а навыка у Сани не было... Хорошо еще, что какой-то рослый парень вдруг ворвался в
– Не троньте его! Не смейте!
– пыталась оттащить, но ее толкали (она упала два раза) и, не обращая внимания, продолжали...
– Юля, немедленно идите домой!
Но она не уходила, и Саня в отчаянии крикнул снова:
– Юлька, уходи, я кому сказал?!
– Уходи!
– повторил кто-то эхом.
И Юля вдруг пропала.
Били Саню умело. Он в меру сил старался отвечать, пока не почувствовал вдруг, что перед глазами у него все плывет и ноги не держат. В голове гудело, он собрал последние силы и ударил кого-то, стремительно на него надвигающегося...
– Спасибо, дорогой!
– сказал голос Михо.
Саня мотнул головой, чтоб стряхнуть туман и шум.
– Этого держи!
– кричал Андрей Славику.
Славик "этого" задержал, но налетела Юля:
– Это Юрка, он наш!..
Саня оттолкнул Михо, обернулся и смутно различил в тяжелом розовом тумане знакомую фигуру. Трудный подросток Шамин стоял, сунув руки в карманы.
– Выручил, брат!
– обнял Шамина Михо.
– Затоптали б они его без тебя.
Шамин выдрался из объятий, не ответил.
– Сам-то как?
– Нормально, - ответил трудный подросток, сплевывая, и мрачно взглянул на Саню.
– Санчо, голова в порядке?
– спрашивала Светка, тряся Саню за плечи.
– Все нормально...
– едва выговорил Саня разбитыми губами. Чтобы не упасть, он привалился к стене.
– Горе луковое, больно?.. Мальчики, возьмите его, отнесите наверх... Он упадет сейчас...
– Сам!
– выговорил Саня, мотая головой.
– Юлька где?..
– Да здесь твоя Юлька, - успокоил Михо.
– Давай-ка я тебя дотащу.
– Не троньте его!
– сердито крикнула Юля и подскочила к Сане с явным намерением защитить его от друзей.
– Его нельзя так...
– и повернула к Сане светлое свое, все понимающее лицо.
– Больно?..
Сане вдруг стало совсем не больно, он шагнул от стены, а Юлька уткнулась ему в плечо и заревела в голос, как маленькая...
Во тьме пустого двора, на скамейке под тополем, сидел, скорчившись, Шамин. Шамину было больно, и он изо всех сил сжимал зубы, чтобы эту непонятную боль сдержать. Он совсем не пострадал в драке, имевшей место несколько часов назад - он умел драться. Но все-таки было больно, так больно, что хоть в голос вой: "Я люблю тебя, я люблю!.. Я утром просыпаюсь и сразу - о тебе, о том, что увижу тебя, я днем за тобой по пятам, прячась за углами, я вечером: пусть ты мне приснишься, ты, ты, мне никто больше... а ты меня - нет..."
Что с ней делать, с этой любовью, лишней, бездомной, ненужной тебе, куда девать?..
Лолу бы Игнатьевну сюда, чтоб объяснила... Но Лола Игнатьевна спала, а трудный подросток, гроза окрестностей сидел и плакал во тьме под тополем...
– Интересно узнать,
– с некоторой долей сарказма поинтересовался наутро директор.
Учитель географии заглянул в зеркало. Вид у него, действительно, был мужественный. И даже слишком: распухшие губы, отчетливая ссадина на лбу, яростно-фиолетовый синяк под левым глазом...
– Болит?
– сочувственно спросил Боря, наблюдая, как Елена Николаевна замазывает крем-пудрой Санин "фонарь".
Конечно, болело! Левый бок болел и правая коленка, но разве это имело сейчас хоть какое-нибудь значение! Настроение у Сани было удивительно славное, то есть он с утра пребывал в каком-то счастливом тумане, что Елену Николаевну очень беспокоило.
– Может, полежать тебе сегодня, Санечка?..
– сказала она.
Но сын рвался в школу.
Коллеги в учительской, увидев его, охнули.
– Сколько хулиганов развелось...
– возмутилась Ася Павловна.
– И откуда они только берутся?
– А вы, что ж, с ними... дрались?..
– не одобрила Саню Лола Игнатьевна.
Саня кивнул, но в подробности не вдавался. Учителя его жалели и вздыхали. Зато за пределами учительской, в коридорах и классах, о сочувствии не было и речи: там ожидали Саню слава, восхищение, почет! Самое же странное было то, что ученики каким-то образом уже знали, что вчера вечером учитель географии спас Петухову из десятого "А". Как эти сведения просочились в среду учащихся, было в высшей степени неясно, но последствия проявились немедленно: в Александра Арсеньевича с новой силой влюбились ученицы седьмых - десятых классов. На переменах они спускались на второй этаж, где у Александра Арсеньевича были уроки, и гуляли по коридору, глядя на него туманными, нездешними глазами. Александр же Арсеньевич ничего этого не замечал и, протолкавшись сквозь строй почитательниц, с неестественно равнодушным лицом направлялся по лестнице вверх. И где-нибудь между вторым и четвертым этажами непременно встречал Юлю, которая направлялась вниз, и лицо у нее было тоже неестественное... Они проходили, будто не замечая друг друга, но глаза их при этом сияли.
Последний урок был у Сани в родном шестом "Б". Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.
– Сильно больно?
– А сколько их было - семь или восемь?
– А вы нас каратэ научите?
Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.
– Что за глупости?
– решительно сказал он.
– Вы о чем? Я просто упал.
– Ага!
– понимающе согласился Васильев Вова.
– И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!
– Кто помнит, что я вам задавал?
– стал строг учитель географии, он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.
– Ну вот!
– заныл шестой "Б".
– Чуть что, так сразу - что задавал! Ну, Сан Сенич, ну расскажите, ну все равно же мы все уже знаем!
Это заявление Александра Арсеньевича сильно заинтриговало.
– Что именно?
– Всё!
– зашумел класс и принялся наперебой выкрикивать:
– Как вы шли, а там к нашей Юльке приставали...
– А вы им говорите: "Считаю до трех"...