Белая Русь(Роман)
Шрифт:
Оседлав коней, поехали к воротам. Там уже толпились конники. Было их человек двести. Приехали Поклонский и полковой писарь пан Шелковский. Возле них приметил третьего, незнакомого, пана. Но кто такой, в темени не разглядел. Не слезая с коней, переговаривались. Потом трубач дважды проиграл сбор. Начали строиться. Через сотников всем было приказано, выехав за ворота, мчаться за паном Поклонским. А там в поле будут команды, где вести отряду бой. Алексашка слушал и не мог понять, что к чему. Ежели
— Леший знает, куда мчаться и кого сечь…
— В поле будет видно, — тихо ответил Петька.
Снова заиграл рожок. Часовые раскрыли ворота. Поклонский дернул повод и, длинным ременным концом стеганув по крупу, пошел вперед. За ним устремился отряд. Минуя ворота, стегали коней и уходили в темень. В поле немного светлее. Алексашке показалось, что совсем близко, слева от ворот, застыл людской строй. И сразу отогнал эту мысль — не мог ворог так близко подойти к валу. Да и незачем это делать ночью.
В тот же миг увидел, как бросились к раскрытым воротам люди. Словно молния проскочила мысль: «Здрада!» У Алексашки вырвалось:
— Наза-ад!..
Алексашка стеганул коня и, выхватив саблю, бросился за Поклонским. Он показался в темени внезапно. Приподнявшись на стременах, Алексашка занес саблю и закричал:
— Здрадник!..
Осталось два скачка. И в самое лицо ударила вспышка выстрела. Словно иглой прошило голову. Конь Алексашки поднялся на дыбы. Лопнула подпруга, и Алексашка вместе с седлом сполз на снег.
— Здрадник!.. — простонал Алексашка и схватился за щеку, потом за ухо. По бороде поползло что-то липкое и влажное. «Кровь…» — понял Алексашка и, поднявшись, шатаясь, подошел к коню.
Испуг и растерянность прошли. Только в коленях еще была мелкая, противная дрожь., Алексашка взобрался на коня.
А у ворот и за валом гремели мушкетные выстрелы, слышались крики. По полю в растерянности метались сабельники отряда Поклонского.
— За вал!.. Быстрее за вал! — кричал Алексашка и торопил коня. — Здрада!..
Что произошло, поняли все и, нахлестывая коней, пустились к воротам. Но было поздно — пехота Радзивилла ворвалась в город и на посаде уже шел бой.
Город проснулся мгновенно. Ратники выбегали из хат, не успев надеть армяки. Но оружие было в руках. Ратники не смогли сдержать стремительного и внезапного удара. Пехота врага настойчиво продвигалась к внутреннему, меньшему, валу, ворота которого все еще были раскрыты. Прорубившись через пехоту, большая часть отряда Поклонского успела проскочить через ворота и, спешившись, встала. Проскочил и Алексашка.
Уже рассвело. Ратникам стало легче вести бой.
Возле деревянного острога, примыкавшего к малому внутреннему валу, Алексашка увидел воеводу. Он был в коротком расстегнутом полушубке, без шлема. Седые длинные волосы прилипли к потному лбу. Окровавленным подойти к нему Алексашка не решался. А хотелось сказать, как бежал Поклонский из города.
Алексашку подтолкнули к лекарю. Он посмотрел на бороду, заплывшую кровью, тронул пальцем ухо.
— Повезло тебе, хлоп! Если б еще на полдюйма — лежал бы с пробитой головой. По уху не бедуй. Зарастет.
Лекарь увел Алексашку, посадил в телегу, на которой стоял ящичек с лекарствами и тряпьем. Он обтер бороду, смочил онучу зельем и, приложив ее к уху, завязал сухой тряпкой.
— Не примерзнет? — с опаской спросил Алексашка.
— Зелье на водке. Не должно мерзнуть.
На перевязанную голову шапка надевалась туго. Кое-как натянув ее, Алексашка пошел искать седло.
Два дня падал снег и яростно гудел ветер. В глубоких сугробах, казалось, утопал весь посад и центр города. На третьи сутки улеглась непогодь и тяжелое, густо-серое небо повисло над Могилевом. О штурме малого вала Радзивилл и не помышлял. Не пробиться пехоте через глубокие рыхлые заносы. Теперь оставалось гетману ждать, когда пригреет первое мартовское солнце и осядут снега. И он ждал, обложив вал со всех сторон. Приблизиться к валу было опасно — русские стрельцы лежали с мушкетами и стреляли метко.
После того как за малым валом укрылся отряд воеводы, на третий день утром к дому, где стоял Воейков, пришли три горожанина.
— Проходите! — требовал часовой с мушкетом.
— Воеводу видеть хотим, — настаивали горожане.
— Звать не буду, — отрезал часовой. — Опочивает воевода.
Все трое отошли от дома. Притоптывая стынущими ногами, терпеливо ждали, пока не появился Воейков. Вышел он нескоро, и мужики изрядно окоченели. Но дождались. Поклонились ему в пояс.
— С каким делом? Кто такие?
— Я, Васька-хлебник, да Пашка-корзинщик, и Борис-ложечник пришли к тебе…
— Знаю, что пришли, — перебил воевода. — Говори зачем?
— Чтоб дозволил принять в войско… Будем биться вместе с ратниками… Люд Могилевский под королем жить не хочет.
Хотя воевода и торопился на вал, но горожане заставили умерить шаг. Он остановился.
— А ты за весь люд речь держишь? Почем знаешь, о чем думает люд?
— Знаю, батюшка воевода. Могилевцы в думах едины.
— Едины… — Воейков усмехнулся. — Поклонский от всех белорусцев крест царю целовал, а потом бежал, будто тать.