Белая Русь(Роман)

Клаз Илья Семенович

А проснулся от пушечных выстрелов и криков. Отбросил одеяло и стал поспешно натягивать одеяние. Без дозвола вбежал в палатку Окрут и, задыхаясь от волнения, почти простонал:

— Трубецкой, ясновельможный!..

— Откуда? — прошипел гетман, натягивая сапоги.

— Подкрался, как тать…

— А где тайные залоги?! — Гетман прицепил саблю, застегнул шлем. — Спали, злодеи?!. Повешу!..

Когда Януш Радзивилл выбежал из палатки, за речушкой уже кипел бой. Драгуны и гусары отбивались от наседавших москалей. Теперь не было времени думать, как мог князь Трубецкой так стремительно пройти пятьдесят верст и незамеченным пробраться

в Головчин. Спали часовые, если русские пушкари подтянули стволы так близко.

Ударила кулеврина, и ядро, просвистев над палаткой, грохнуло, взметнув комья земли. Подвели коня, и гетман вскочил в седло. Он кому-то кричал, но кому и что — Окрут понять не мог: торопливо укладывал в сундучок карты и бумаги. Слуги спешно собирали постель и палатку.

Зажигательное ядро попало в хату. Сразу же вспыхнула солома и густой черный дым клубами поплыл к речушке, за которой шло сражение. Гетман, дав шпоры коню, бросился к месту боя. Но Окрут остановил его:

— Ясновельможный! Москали обходят! — и показал на стрельцов, которые бежали по косогору, обходя Головчин. Гетман на мгновение растерялся, но, быстро овладев собой, приказал трубачу:

— Давай отход!..

Рейтары и драгуны, услыхав зов трубы, начали поспешно отходить. Русское войско не стало преследовать. Это немного успокоило гетмана. Он сел в карету и, прежде чем закрыть дверцу, отдал приказание:

— Отступать до села Шепелевичи!..

Войско тронулось. Пушкари, не сумевшие сделать ни одного выстрела, со злостью стегали коней. Рейтары с неприязнью поглядывали на драгун, что те не сдержали москалей на подходе к Головчину. Драгуны же полагали, что рейтары врубятся в строй русских и расчленят его на две половины. Гетман был зол на тех и других, что не уследили за приближением противника. Вместе с тем благодарил бога, что удалось вытянуть всю артиллерию. Русским достались только трупы и тяжелораненые.

К Шепелевичам шли почти весь день. Дорога была узкая и кривая. Лес подступал почти к самой колее. Пехота и кавалерия двигалась сравнительно легко. Пушкарям же досталось. На ухабах и колдобинах лопались постромки. Поспешно цепляли новые и, подталкивая тяжелые стволы, помогали на ухабах взмыленным лошадям.

В Шепелевичах войско гетмана встретилось с отрядом хорунжего Гонсевского, который также отходил от Орши по Смоленской дороге, но свернул к югу, опасаясь встреч с передовыми отрядами воеводы Шереметьева. Узнав о нападении Трубецкого на Головчин, Гонсевский высказал гетману опасение, что русские горазды преследовать.

— Могут, — согласился Радзивилл. — Но не думаю, чтоб пустились. Трубецкой без передышки сделал полсотни верст. Да тут тридцать.

— Русские тяговитые, ясновельможный, — предупредил Гонсевский. — Кажется, падают с ног, а идут. Наше войско завидовать может…

Гетману не понравилась похвала.

— Нечему завидовать. Биться надо с ворогом, — ответил хмуро.

До глубокой ночи сидел хорунжий в палатке гетмана. Развернув карту, гетман поставил на столик свечу и, рассуждая, водил пальцем.

— Царь пойдет на Борисов, Менск, Берестье. Думаю, что замысел соединить свое войско с Хмелем.

Хорунжий внимательно следил за пальцем гетмана, скользившим по карте.

— К зиме может дойти до Менска… Трубецкого надо бы остановить. Уж очень ретиво рвется.

— Остановим, — уверенно ответил гетман. — Будем отходить до Борисова. Там станем твердо.

Утром войско двинулось в поход. Длинной, извивающейся

змеей выползали по дороге полки из Шепелевич. А в полудень, обгоняя войско, промчались гонцы и остановились возле кареты гетмана Януша Радзивилла. Предчувствуя недоброе, гетман побледнел.

— Настигает Трубецкой, ваша ясновельможность!..

— Где он?

— В одной версте.

— Мерзкая тварь!.. — гетман выругался. Из кареты Радзивилл пересел на коня. Он оглядел местность вокруг леса. Бой давать негде. Артиллерия ушла вперед и помочь ничем не может.

— Выставить навстречу гусар!

Полки начали перестраиваться. Поднялась суматоха. Перестроиться для боя не удалось. Неожиданно загремели выстрелы, и русские появились с двух сторон, зажав гусар и драгун. И те, и другие сражались храбро, шли под острые сабли русских воинов и гордо умирали за Речь и короля. Гетман видал, что у московитов не хватает сил разбить войско. Решил воспользоваться этим и уклониться от дальнейшего боя. Пришпорив коня, поскакал к Гонсевскому под самые выстрелы. И вдруг вздрогнул, наклонился и прижался к гриве коня, едва не выпустив саблю. Почувствовал, как обожгло левую руку. Сжал зубы и только простонал:

— М-м-м…

Хорунжий увидал гетмана и метнулся к нему.

— Что с тобой, вельможный?!

— Зацепило!..

Гонсевский закричал страже. Десять гусар окружили гетмана и поскакали по дороге, быстро удаляясь от жаркого места. За ними пустилось конное войско. Русские не отставали, шли следом, стреляя на ходу из мушкетов и пуская в ход сабли. Наконец Трубецкой настиг обоз. На милость московитов обоз сдался и боя не вел. Среди многочисленных трофеев и пленных были двенадцать полковников, палатка и карета гетмана Януша Радзивилла.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Пан Вартынский был недоволен дядей. Особенно неприязнь усилилась в последнее время, после того как, однажды отужинав, он сказал, что хотел бы получить свою долю злата. «Отдам!» — сухо бросил пан Поклонский, но когда отдаст — не сказал. Прошел месяц с того дня, как Поклонский припрятал шапку с кольцами, брошами, браслетами, которые взял у жидов. Теперь Вартынский сожалеет, что сразу не забрал половину. Пан Поклонский все унес к себе в покои и спрятал. С тех пор ни словом не обмолвился о злате. Поклонский видел, что племянник стал раздражителен, все меньше разговаривал. А если и вел разговор — в глаза не смотрел. Поклонский понимал, что добыча становится причиной раздора, но делить ее не хотел наполовину. Решил, что племяннику должно хватить и четвертой части, за которую он должен быть признателен и благодарен. Если б не он, Поклонский, не было б и этого. Больше того, племянник должен быть благодарен за имение и деревню, которые получил от царя после просьбы Поклонского. И все же злато придется делить.

Поздно вечером позвал к себе в опочивальню племянника, поставил на столик ларец и придвинул свечу.

— Глаза не пяль и не проси, — предупредил Поклонский. — Дам сколько надобно.

Он открыл крышку. Колыхнулось пламя свечи. Сверкнуло тысячами искорок злато, замельтешилось, переливаясь гранями. Вартынский уставил глаза в ларец и посмотрел на дядю.

— Это все?

— Как видишь, — Поклонский легонько встряхнул ларец. Содержимое его зазвенело.

— Кажется, его больше было, — не сдержал удивления Вартынский.